Лесли Хартли - По найму

Через некоторое время он услышал:

— Какая у вас удобная машина. Мне ее очень хвалили. Что это за марка?

«Тоже мне специалистка, — фыркнул про себя Ледбиттер, — сказать, что у нее каждый год рождается по автомобильчику, так ведь поверит!» Но вслух он этого не произнес, а, напротив, дал необходимые разъяснения.

— Одно время мы тоже ездили на такой — прекрасная машина. Теперь я ей не пользуюсь — она стоит в гараже, в нашем загородном доме, а я там совсем не бываю — врачи не советуют мне покидать Лондон. Мой муж очень любил водить...

«Любил! Интересно, кто он — лорд или пэр, — ни с того ни с сего подумал Ледбиттер. — Наверное, он ее бросил, а может, и она от него сбежала. Короче, вместе они не живут — уж это точно».

— Машину иметь хорошо, — сказал он вслух. — Если, конечно, это по карману. Можно поездить, посмотреть места...

— О да. А кроме того, езда очень успокаивает... Вам нравится водить машину?

— Признаться, я как-то об этом не задумывался, миледи. Это моя работа.

— Мне говорили, что вы превосходный водитель, и я вижу, что это и в самом деле так. Прямо как в хороших стихах — поразительная плавность в начале и в конце. Поэзия движения.

К собственному удивлению, Ледбиттер вдруг почувствовал себя польщенным, но ответил равнодушным тоном, словно отмахиваясь от незаслуженной похвалы:

— Просто я стараюсь ехать, будто я за рулем «скорой помощи» и везу больного. Или словно в багажнике у меня стакан с водой — Боже упаси расплескать. Все это дело привычки. Правда, когда за рулем женщина, тогда уж...

— Я вас слушаю, — сказала леди Франклин.

— Они... в общем, женщины почему-то не могут привыкнуть...

— А я так и не научилась водить, — сказала леди Франклин. — Муж долго со мной занимался, но все без толку. Сам он водил неплохо, почти как вы. Когда мы куда-нибудь выезжали, мы брали нашего шофера, но только в качестве пассажира, на всякий случай, — вел машину муж. Представляю, как скучал бедняга шофер!

— Наверное, он быстро привык, миледи. Леди Франклин грустно улыбнулась.

— Вы, кажется, считаете, что привыкнуть можно ко всему на свете. Но так ли это на самом деле? Два года назад у меня умер муж, но я с этим не свыклась. Мне все время кажется, что это случилось только вчера... Я... меня не было с ним рядом в тот момент.

«Он-то, наверное, уже с этим свыкся», — позлорадствовал про себя Ледбиттер, но, вовремя попридержав язык, сочувственно произнес:

— От судьбы не убежишь, миледи.

— Вы правы! Сколько раз я говорила себе то же самое, но безуспешно. В тот вечер я была в гостях. Я могла бы туда и не ходить. Я вас не очень утомляю своими разговорами?

— Нет, нет, — отозвался Ледбиттер. Впрочем, что еще мог он ответить?

— Доктор сказал, что я вполне могу оставить его одного, — продолжала леди Франклин. — Муж был на пятнадцать лет меня старше, мы прожили вместе всего несколько лет, у него было больное сердце: до этого с ним случилось два или три сильных приступа.

— Плохое сердце — это не приведи Господь! — покачал головой Ледбиттер.

— Да уж! Но между приступами он чувствовал себя неплохо, а в тот день вообще выглядел совершенно здоровым.

Леди Франклин прикусила губу и замолчала.

— Может быть, хотите послушать радио? — предложил Ледбиттер.

— Благодарю вас, но пока не надо. Может быть, чуть-чуть попозже, но не сейчас. Я так много слушала радио... Дело в том, что после смерти мужа у меня был нервный срыв...

— Это плохо, — сказал Ледбиттер. — Жуткое дело — нервный срыв.

— Я все время думала о том самом дне — мне казалось, что если бы в тот момент я осталась дома, не пошла бы на этот глупый коктейль, ничего бы не случилось. Я не могу простить себе, что он умирал, а меня не было рядом. Он не любил быть один. Я проклинала себя, что не осталась с ним, не могла взять его за руку и что-то сказать... не важно, что именно. Если б он до этого болел, пусть недолго, я бы как-то подготовилась... если б только мы могли сказать что-то друг другу на прощанье или хотя бы посмотреть в глаза...

Тут она посмотрела в глаза Ледбиттеру с таким отчаянием, что водителю на какое-то мгновение стало не по себе. Впрочем, раздражение из-за того, что она пристает к нему с неуместными признаниями, по-прежнему не покидало его. Ну почему он обязан все это выслушивать?! Тем не менее он сделал над собой усилие и участливо произнес:

— Вам обоим не повезло, миледи.

— Мне тоже так кажется. Правда, все уверяют меня, что ему в каком-то смысле даже повезло — о такой смерти можно только мечтать, подумать только — умереть не страдая! Наверное, они правы: я бы просто не вынесла, если б он умирал в страданиях. Но все равно эта внезапность... Так ужасно, когда люди умирают внезапно... У вас такое бывало?

На войне Ледбиттер столько раз видел, как умирают внезапно, что давно сбился со счета. Ни самая идея внезапной смерти, ни ее вид не вызывали у него никаких эмоций. Но он честно напряг память, пытаясь представить себе, что испытал, когда впервые увидел смерть. Кажется, тогда его страшно тошнило — в самом прямом смысле. Но, окинув мысленным взором ту внушительную дистанцию, что отделяла зеленого юнца Ледбиттера от Ледбиттера нынешнего, он сказал:

— Это оглушает. Точно обухом по голове. Кошмарное, надо сказать, ощущение.

Не успел он произнести эти слова, как леди Франклин заметно оживилась.

— Вы правы, — подхватила она, — вот именно: обухом по голове. Правда, себе я бы очень хотела пожелать такое — я имею в виду внезапную смерть. А вы?

— Скоропостижно скончаться? А что? Почему бы и нет? В любую минуту. Пожалуй, только не сейчас.

Леди Франклин улыбнулась.

— Согласна: только не сейчас. Впрочем, люди так устроены, что всегда находят повод произнести: «только не сейчас». Кроме того, скоропостижная смерть — удар для близких. Наверное, приключись с вами такое, многие бы очень опечалились.

Ледбиттер промолчал.

— Дело не только во внезапности, — продолжала между тем леди Франклин. — Я бы вынесла это потрясение, этот шок, но с его смертью что-то ушло безвозвратно, что-то оборвалось: так обрывается вдруг мелодия. Оборвалась мелодия нашей жизни. Мы выводили эту мелодию и одновременно внимали ей — вы понимаете, что я имею в виду? Но мы не допели и не дослушали, главное так и осталось нераскрытым. Впрочем, муж пытался кое-что сделать. Он знал, что серьезно болен, но я-то об этом не подозревала. Он запретил доктору говорить мне о его здоровье. А вдруг это вынужденное молчание, невозможность рассказать мне все как есть и ускорило конец?.. Я знала — ему надо беречься, но надеялась, что впереди у нас годы счастливой жизни. Многое потом не давало мне покоя, но все-таки самое ужасное, что занавес упал так внезапно, поверг мою жизнь в хаос и мрак. Если бы только мы успели сказать что-то друг другу! Одного-единственного слова — «дорогой!», «дорогая!» — хватило бы вполне, оно подвело бы итоги, выразило бы наши чувства. Пусть даже это были бы горькие слова, ничего, мне все равно стало бы легче. Я была готова страдать вместе с ним, рядом с ним. Мы многое делали сообща, но никогда не страдали вместе, не жили общей болью. Его приступы не в счет — он всегда быстро поправлялся. Мы так и не открыли друг другу наши душевные глубины, не встретились под знаком вечности. Простите, если я говорю слишком театрально...