Джек Керуак - Ангелы одиночества

"Ну и чем бы нам заняться?" говорю я

Никто не знает - Слив, Гия, Ричард, остальные, все они просто стоят или тусуются по Подвалу Времени и они все ждут и ждут как Семюэль Беккетовские герои из его "Абиссинии" - А я, мне нужно что-нибудь делать, куда-нибудь пойти, кого-нибудь встретить, и говорить и действовать, и я мельтешу и тусуюсь вместе с ними

Красивой брюнетке становится еще хуже - Одетая так изящно, в облегающее платье черного шелка выставляющее на обозрение все ее прекрасные сумеречные прелести, она выходит из туалета и падает снова - Вокруг кружат какие-то шизовые персонажи - Сумасшедшие разговоры со всех сторон, я уже ничего не запоминаю, это слишком безумно!

"Я сдаюсь, я иду спать, разыщу всех завтра"

Мужчина с женщиной просят нас подвинуться немножко пожалуйста, тогда они смогут рассмотреть карту Сан-Франциско на стене - "Туристы из Бостона, а?" говорит Ричард со своей идиотской ухмылкой

Я подхожу к телефону опять и опять Ирвина нет дома, поэтому я хочу домой в свою комнату в "Белл-отеле", хочу спать - Крепко как в горах, новые поколения слишком безумны

Но Слив с Ричардом еще не хотят меня отпускать, каждый раз когда я пытаюсь ускользнуть они не отстают от меня, тусуются туда-сюда, все мы здесь тусуемся туда-сюда и ждем непонятно чего, это уже действует мне на нервы Это обезволивает меня и мне уже становится жаль так вот распрощаться с ними и вырваться наружу, в ночь

"Завтра в одиннадцать Коди будет у меня", кричит мне Чак Берман так что теперь я могу убраться отсюда

На углу Бродвея и Коламбуса, из знаменитой маленькой забегаловки открытой всю ночь, я звоню Рафаэлю чтобы сказать ему что утром мы встречаемся у Чака - "Окей, но ты послушай! Пока я ждал тебя, я написал стих! Обалденный стих! И он о тебе! Я обращаюсь к тебе! Можно тебе его по телефону прочитать?"

"Давай"

"Плюнь на Босатсу!" орет он. "Наплюй на Босатсу!"

"Оо", говорю я. "Это прекрасно"

"Стих называется "Джеку Дулуозу, Буддо-рыбе" - и вот значит что получилось - " И он читает длинное безумное стихотворение по телефону, мне, стоящему у прилавка с гамбургерами, и пока он орет и декламирует (и я понимаю все, принимаю каждое слово этого итальянского гения переродившегося из Ренессанса в нью-йоркском Ист-Сайде) я думаю "О Боже, как это грустно! У меня есть друзья-поэты и они выкрикивают мне свои стихотворения в городах - именно так я предвидел это в горах, празднество в городах перевернутое вниз головой - "

"Отлично, Рафаэль, великолепно, ты величайший поэт которого я когда-либо - ты уже начинаешь по-настоящему - великолепно - не останавливайся - помни что нужно писать не останавливаясь, не думая, просто пиши, я хочу услышать что там на самом дне твоего сознания".

"Ага, именно так я и делаю, понимаешь? - ты врубаешься? Ты понимаешь?" и в том как он произносит это "понимаешь" ("паамаешь") есть что-то фрэнк синатровское, что-то нью-йоркское, и что-то новое пришедшее в мир этот, настоящий Поэт городских глубин, такой как Кристофер Смарт и Блейк, как Том О`Бедлам, песни улиц и дворовых парней, великий великий Рафаэль Урсо на которого я имел большущий зуб в 1953 когда он занялся этим с моей девушкой но чья это была вина? моя не менее чем их - об этом написано в Подземных [56] [56] "Подземные" - "The Subterranians" - книга Керуака

"Великий великий Рафаэль, увидимся завтра - Давай же спать, давай будем тихими и молчаливыми - Давай врубаться в тишину - тишина это все, все лето я провел в тиши, я научу тебя."

"Классно, классно, я врубаюсь, ты врубаешься в тишину" раздается его печальный взволнованный голос в дурацкой телефонной трубке "мне грустно что ты врубался в тишину, но я тоже буду врубаться в тишину, поверь мне, я буду -"

Я иду к себе в комнату спать.

И вот! Вот он, этот старый ночной портье, старик-француз, не помню как его зовут, но когда мой старый братишка Мэл жил в "Белле" (и мы пили за здоровье Омара Хайяма и наших прекрасных коротко стриженных девчонок в его комнате под свисающей с потолка лампочкой), этот старик все время почему-то психовал и орал что-то невнятное, доставал нас по-всякому - Теперь, через два года, он совершенно изменился и стал какой-то весь скрюченный, ему 75, и сутулясь он бормоча спускается в холл отворить тебе временное пристанище твое, он полностью успокоился, смерть смягчила ему глаза, они уже видели свет, и он перестал быть злым и надоедливым - Он мягко улыбается даже когда я прихожу к нему (в час ночи) в то время как он стоит сгорбившись на стуле и пытается починить часы в клетушке портье - И с трудом спускается вниз отводя меня в мою комнату

"Vous Хtes francais, monsieur?" говорю я. "Je suis francais moi-mИme. [57] [57] Вы француз, мсье? Я сам тоже француз" "

Кроме этой мягкости своей он приобрел еще и пустотность Будды, и даже не отвечает мне а просто открывает дверь и грустно улыбается, весь согнувшийся, он говорит мне "Спокойной ночи, сэр - все в порядке, сэр" - Я удивлен - 73 года он был капризным занудой, и вот теперь за несколько оставшихся выпасть ему нежными капельками росы лет он готов ускользнуть из этого времени, и они похоронят его скрюченного в могиле (не знаю уж как) и я стану носить ему цветы - Буду носить ему цветы миллион лет

У себя в комнате я засыпаю, и невидимые золотые цветы вечности начинают падать мне на голову, они падают везде, это розы Св. Терезы, и непрерывным дождем они льются и падают на все головы этого мира - И даже на тусовщиков и психов, гуляк и безумцев, даже на алкашей похрапывающих в парках, даже на мышей все еще попискивающих на моем чердаке в тысяче миль и шести тысячах футах вверх на Пике Одиночества, даже на самых ничтожнейших их них осыпаются ее розы, постоянно - И в наших снах нам всем это известно.

Я сплю добрых десять часов и просыпаюсь освеженный розами - Но уже опоздав на встречу с Коди, Рафаэлем и Чаком Берманом - я вскакиваю и натягиваю свою клетчатую хлопковую спортивную рубашку с короткими рукавами, надеваю сверху холщовую куртку, штаны из холстины, и торопливо выбегаю на свежий ерошащий волосы морской ветерок Утра Понедельника - И О этот город сине-белых полутонов! - И этот воздух! Звонят величественные колокола, позвякивают отголоски флейточек чайнатаунских рынков, потрясающие сценки из старинной итальянской жизни на Бродвее где старые макаронники в черных костюмах покуривают черные крученые сигариллы и потягивают черный кофе - И темны их тени на белых мостовых в чистом полнящемся колокольным звоном воздухе, а за четкой линией молочно-белых крыш Рембо [58] [58] Rimbaud - французский поэт. в бухте виднеются заходящие в Золотые Ворота белые корабли

И ветер, и чистота, и великолепнейшие магазины вроде Буоно Густо со свисающими колбасами, салями и провелоне, рядами винных бутылок и овощными прилавками - и восхитительные кондитерские в европейском стиле - и над всем этим вид на деревянную путаницу домов Телеграфной Горки где царят полуденная лень и детские крики