Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро

Пиньейро дал научное объяснение:

– Вы можете без труда наблюдать это явление, сеньора дона Катарина; выйдите на пляж, дождитесь заката и станьте спиной к солнцу. Если при этом вы изволите шагнуть вперед, идя вслед за вашей собственной тенью, то тень тоже двинется вперед, убегая от вас…

– Занимательная физика! Очень, очень интересно! – шепнул секретарь суда на ухо Амаро.

Но соборный настоятель не отвечал: остроумный маневр завладел его воображением. Ладно же! По возвращении в Лейрию он применит к Амелии «тактику тени»: будет от нее убегать, и пусть она за ним гонится.

И вот – полный успех! Три неистовые страницы со следами слез!

В четверг он действительно явился в Рикосу. Амелия с утра караулила его на террасе, обозревая дорогу в театральный бинокль. Она бегом бросилась открывать ему калитку плодового сада.

– Так вот вы где! – заметил падре Амаро, поднимаясь вслед за ней на террасу.

– Да, я одна…

– Одна?

– Крестная спит, Жертруда уехала в город… Я все утро греюсь тут на солнышке.

Амаро, не отвечая, шел вперед. Остановившись перед приотворенной дверью в какую-то комнату, где виднелась широкая кровать с пологом и монастырские кожаные кресла, он спросил:

– Это ваша комната?

– Да.

Он смело вошел, не сняв шляпы.

– Тут гораздо лучше, чем в вашей комнате на улице. Милосердия. Хороший вид из окна… А вон там, видимо, земля пойяйского сеньора?

Амелия закрыла дверь и пошла прямо на него, сверкая глазами:

– Почему ты не ответил на мое письмо?

Он усмехнулся.

– Вот это мило! А ты почему не отвечала на мои письма? Кто начал первый? Ты. Мол, больше не хочешь грешить. Что ж, я тоже больше не хочу грешить. Кончено!

– Не об этом речь! – воскликнула она, побелев от негодования. – Надо позаботиться о ребенке, о кормилице, о приданом! Ты не смеешь так меня бросить!

Лицо его сделалось серьезным; он сказал с видом оскорбленной невинности:

– Прошу прощения… До сих пор я считал себя порядочным человеком. Все это будет улажено до моего отъезда в Виейру.

– Ты не поедешь в Виейру!

– Кто это сказал?

– Я! Потому что я не хочу, чтобы ты ехал!

Она с силой схватила его за плечи, сжала, стиснула его руками и, забыв о едва притворенной двери, отдалась в его власть, как в прежние времена.

Два дня спустя появился аббат Ферран: приступ ревматизма у него прошел. Он рассказывал Амелии о том, как добр был с ним пойяйский сеньор – даже присылал ему каждый день в специальной посудине, поставленной в кастрюлю с горячей водой, вареную курицу с рисом. Но еще больше он обязан Жоану Эдуардо: все свободные часы молодой человек проводил у его изголовья, читал ему вслух, помогал поворачиваться на постели, не покидал больного старика до часу ночи! Какая прекрасная душа! Какая прекрасная душа!

И вдруг, взяв Амелию за обе руки, он воскликнул:

– Скажите, сеньора, даете вы мне разрешение поговорить с ним, рассказать ему о вас, объяснить? Хотите вы, чтобы все уладилось, чтобы он простил и забыл? И чтобы состоялась наконец ваша свадьба и оба вы были бы счастливы?

Красная от стыда, она растерянно бормотала:

– Так вдруг… Не знаю… Надо подумать…

– Подумайте. И да просветит вас господь! – горячо сказал аббат.

В эту ночь падре Амаро должен был войти в дом через калитку в плодовом саду, воспользовавшись ключом, полученным от Амелии. К несчастью, они забыли про собак арендатора. Не успел Амаро сделать и двух шагов, как в затихшей к ночи усадьбе поднялся такой несусветный лай, что сеньору соборному настоятелю пришлось спасаться бегством, стуча зубами от страха.

Получив утреннюю почту, падре Амаро тотчас послал за Дионисией. Но та была на рынке и явилась поздно, когда он уже завтракал после мессы.

Амаро желал знать сейчас же и наверняка, когда ожидается «событие».

– То есть когда роды? Дней через пятнадцать – двадцать… А что, случилось что-нибудь?

Случилось. И падре Амаро доверительно прочел ей письмо, лежавшее на столе. Пришло оно из Виейры, от каноника; в нем сообщалось: «Сан-Жоанейра уже приняла тридцать ванн и рвется домой! Я (подчеркивал каноник) нарочно пропускаю каждую неделю три или четыре купанья, чтобы протянуть время: она уже уяснила себе, что я не уеду, пока не приму полного курса в пятьдесят ванн. Но все же сорок уже принято, так что сам считай. К тому же здесь становится по-настоящему холодно. Многие разъехались. Сообщи с обратной почтой, в каком положении дело». В постскриптуме было добавлено: «Ты уже решил, куда девать плод?»

– Дней через двадцать или около того, – повторила Дионисия.

Амаро тут же написал ответ канонику, с тем чтобы Дионисия отнесла письмо на почту: «Событие может произойти дней через двадцать. Задержите любыми средствами отъезд матери! Ей нельзя возвращаться ни в коем случае! Скажите ей, что менина Амелия не пишет писем и не уезжает из Рикосы, потому что ваша почтенная сестрица очень плоха».

После этого он закинул ногу на ногу и сказал:

– Ну-с, Дионисия, куда же мы, как выражается каноник, денем плод?

Дионисия вытаращила глаза от удивления.

– Я думала, сеньор настоятель, это давным-давно улажено! Я думала, ребенка отдадут на воспитание куда-нибудь подальше…

– Разумеется! – перебил он нетерпеливо. – Если ребенок родится живой, совершенно ясно, что его надо отдать на воспитание, и именно куда-нибудь подальше. Но в этом же весь и вопрос! Кто будет его вскармливать? Я всецело полагаюсь на вас. Время не терпит…

На лице Дионисии выразилось смущение и недовольство. Не любит она нанимать кормилиц. Есть, правда, одна… крепкая, и молока у нее много, и вообще женщина надежная; но, к несчастью, она заболела и лежит в больнице. Имеется еще одна, с которой ей даже доводилось иметь дело, звать Жоана Каррейра. Но она не подходит, потому что живет в самом Пойяйсе, рядом с Рикосой.

– Почему же не подходит? – воскликнул падре Амаро. – Что из того, что она живет в Рикосе? Как только Амелия оправится, обе они с доной Жозефой уедут в город, и с Рикосой будет покончено.

Но Дионисия продолжала раздумывать, потирая рукой подбородок. Она знает еще одну кормилицу. Эта живет далеко, под Баррозой… Берет на воспитание детей и растит их у себя дома. Но о ней лучше вовсе не говорить…

– А что, больная, хилая?

Дионисия подошла поближе к священнику и сказала почти шепотом:

– Ах, менино, я никого не хочу отговаривать. А только это всем известно: она поставляет ангелочков!

– Что?

– Поставляет ангелочков.

– Что вы хотите сказать? Что это значит? – спросил падре Амаро.

Дионисия промямлила весьма неохотно: есть такие женщины, которые берут младенцев на воспитание. И все младенцы умирают. И идут прямо на небо. Вот и появилось такое выражение.