Нацумэ Сосэки - Ваш покорный слуга кот

Чан довольно широкий. Лапой до края не достать. Если не двигаться, остается только тонуть. Пока барахтаешься, когти скребут по стенкам чана, и кажется, что спасение уже близко, но тут же снова погружаешься с головой в воду. Погрузившись, начинаешь захлебываться и снова барахтаешься. Постепенно устаешь, лапы уже не слушаются, и даже не понимаешь, зачем нужно барахтаться. Барахтаешься, потому что тонешь, или тонешь, потому что барахтаешься.

Я испытывал невыносимые муки, но в то же время думал: «Я выбиваюсь из сил потому, что хочу выбраться из чана. Но, очевидно, мне все равно это не удастся. Мои лапы не вытягиваются и на три вершка. Предположим даже, что я всплыву на поверхность и вытяну передние лапы на всю длину. Все равно я не смогу зацепиться за край чана. Нет, если я даже буду стараться сто лет, выбраться не смогу. А если ясно, что я не смогу выбраться, то для чего же стараться? Тяжело, когда знаешь, что все напрасно. Не стоит. Самому обрекать себя на муки, самого себя на муки, самого себя подвергать пытке — это глупо».

Нет, довольно. Будь что будет. Не буду больше царапать стенку чана. И я отдал на волю судьбы свои передние лапы, свои задние лапы, свою голову, свой хвост.

Постепенно мне становилось все легче и легче. И я уже не понимал, что я испытываю — муки или блаженство. Где я, в воде или в комнате? Все равно, где бы я ни был, только бы было легко. Нет. Я уже не чувствую даже, что мне легко. Покой! Необычайный покой. Я умираю. И, умирая, я обретаю этот великий покой. Великий покой обретается только в смерти. Намуамидабуцу. Намуамидабуцу [186] Намуамидабуцу. Намуамидабуцу. — Этими словами начинается буддийская молитва. . Благословенно небо!

«Ваш покорный слуга кот» («Вагахай ва нэко дзару»)… Уже в самом названии повести скрыт тонкий юмор. Эта короткая фраза звучит так по-старомодному учтиво, будто читателям представляется некий грамотей, искушенный в книжной премудрости. И не удивительно: заговорил кот школьного учителя.

Наслушавшись в доме своего хозяина умных разговоров о новых течениях современной мысли, в первую очередь о модном индивидуализме и о «сверхчеловеке», он возомнил себя существом необыкновенным, подлинным «сыном двадцатого века». Комизм ситуации, как в «Путешествиях Гулливера» Свифта, состоит в том, что карлик меряет великана меркой своего малого мира с полным чувством собственного превосходства. Хозяин кажется коту «придурковатым», выходки, чудачества хозяина — верх нелепости. Карлик не владеет ключом к душе великана. Но это верно только в том случае, если существо из малого «кошачьего» мирка встречается с подлинно большим человеком. «Не все люди — люди» — таков подтекст повести.

Один из самых действенных приемов сатиры состоит в том, чтобы перенести явления, которые кажутся «большими», «великими», в какой-нибудь «малый мир» и тем самым лишить их мнимой, иллюзорной значительности, развенчать их, заставить над ними смеяться.

Когда кот в битве с мышами объявляет себя адмиралом Того, то смешон не только кот: прежде всего смешон адмирал Того. Показывая японское общество своего времени в плане пародии и гротеска, писатель словно поворачивает бинокль уменьшительной стороной. Наивные суждения кота не только забавляют, они дают с особой силой почувствовать нелепость окружающей жизни.

Повесть начинается в тонах мягкого юмора и перерастает в гневную сатиру свифтовского масштаба, «облитую горечью и злостью». Гулливер по рукам и ногам связан лилипутами. Шутка больше не в силах замаскировать трагедию, скрыть гнев и отчаяние. Главный герой повести учитель Кусями — это сам автор. В душном «кошачьем» мирке обывателей задыхается человек большого ума и сердца, замечательный писатель-гуманист Нацумэ Сосэки. Со всех сторон его теснят животные в образе людей: пошляки, толстосумы, всякая мелкая продажная тварь; но он бьет своих врагов, сильно бьет острым оружием слова, оружием сатиры, и эхо ударов разносится по всей Японии.

«Ваш покорный слуга кот» — первая большая сатирическая повесть в японской литературе нового времени.

Нацумэ Сосэки родился 5 января того самого 1867 года, когда молодой буржуазной Японии удалось наконец бурным натиском прорвать обветшалую плотину феодализма. Но взбаламученные волны скоро успокоились. Возникло буржуазно-монархическое государство, слегка подкрашенное умеренным, вполне благопристойным либерализмом. Император Мэйдзи позировал в роли «просвещенного государя», покровителя науки и искусства, сам сочинял стихи. Он считался «потомком богов на земле». При новом режиме нашли себе место под солнцем и старые феодалы, влившиеся в ряды правящей дворянской бюрократии, и деятели промышленного капитализма. Но многие «мелкие люди» потеряли свои хлебные места в результате последовавших после буржуазной революции преобразований, растерялись, ожесточились. Среди них оказался и отец Нацумэ Сосэки. При феодальном режиме он занимал наследственную должность «нануси» — старшины в одной из общин города Эдо (Токио). Должность эта приносила ему немалые доходы. Он не сумел приспособиться к новым порядкам, семья обеднела. Будущий писатель появился на свет в «день обезьяны» по старому японскому календарю. Старинное поверье гласило, что родившийся в этот день становится вором. Беду можно было отвести, дав ребенку имя, в состав которого входит иероглиф «Кин» (деньги). Мальчика нарекли Кинноскэ (имя Сосэки является литературным псевдонимом писателя). Престарелые родители не обрадовались появлению нового, шестого по счету, ребенка и отдали его в чужую семью. Им распоряжались как вещью. Супруги, усыновившие Кинноскэ, через несколько лет разошлись, и родителям волей-неволей пришлось взять сына обратно. Для них он был нежеланной обузой, лишним ртом.

В повести «Мальчуган» Нацумэ Сосэки с горьким юмором вспоминает собственное детство. Позднее он рассказал о нем снова в очерках «Сквозь стеклянную дверь». Отец и мать любили только старших детей. Как-то раз ночью служанка из жалости к заброшенному ребенку тихонько шепнула ему на ухо несколько участливых слов, и он помнил о них всю свою жизнь. В писателе рано проявилась одаренность, но в окружающей мещанской среде он ни в ком не встречал понимания.

Еще в школьные годы Сосэки полюбил литературу. Он рассказывает в своих воспоминаниях («Вспоминая свое первое произведение»):

«В возрасте пятнадцати — шестнадцати лет я пристрастился к литературе, читая китайских классиков и романы. Захотелось сочинять и самому, но когда я сказал об этом своему, ныне покойному, брату, он разбранил меня, заявив, что литература не может считаться серьезным занятием, это не более чем приятная забава».