Эдит Уортон - Избранное

— Она не модная.

— Не модная? Неужели вы все придаете такое значение моде? Почему бы не установить свою собственную моду? Но, вероятно, я жила слишком независимо; теперь я хочу поступать как вы все — хочу чувствовать, что обо мне заботятся и что я в безопасности.

Он был тронут, как и накануне вечером, когда она говорила, что нуждается в руководстве.

— Да, именно этого хотят все ваши друзья. Нью-Йорк — страшно безопасное место, — не без сарказма добавил он.

— Серьезно? Это чувствуется сразу, — воскликнула она, не замечая насмешки. — Быть здесь — все равно как… как в детстве, когда тебя отпустили в гости, потому что ты была примерной девочкой и сделала все уроки.

Аналогия была выбрана из лучших побуждений, но не особенно ему понравилась. Он не прочь был непочтительно отозваться о Нью-Йорке, но не любил, чтобы другие говорили о нем в таком же тоне. Неужели она еще не поняла, какая это мощная машина и как эта машина едва ее не раздавила. Званый обед у Лавел Минготтов, сшитый in extremis [77] На скорую руку (лат.). из всевозможных общественных лоскутков, должен был наглядно показать ей, что она находилась на волосок от гибели, но одно из двух — либо она вообще не сознавала, что ходит по краю пропасти, либо в упоении победы на вечере у ван дер Лайденов забыла об опасности. Арчер склонялся к первой версии, ему казалось, что она все еще воспринимает Нью-Йорк как некое единое целое, и это предположение его раздосадовало.

— Вчера вечером Нью-Йорк был у ваших ног, — сказал он. — Ван дер Лайдены никогда но останавливаются на полпути.

— Да, правда. Как они добры! Это был такой приятный вечер! Все так их почитают.

Слова эти совершенно не шли к делу, так можно было говорить о чаепитии у славных старушек, барышень Лэннинг.

— Ван дер Лайдены, — произнес Арчер, чувствуя, что слова его звучат напыщенно, — ван дер Лайдены — самое влиятельное семейство в нью-йоркском обществе. К сожалению, они из-за слабого здоровья миссис ван дер Лайден принимают очень редко.

Она разомкнула руки, на которых покоилась ее голова, и задумчиво на него посмотрела.

— Быть может, именно в этом и есть причина? — Причина чего?

— Их большого влияния. Быть может, причина его именно в том, что они превратили себя в такую редкость?

Он слегка покраснел, пристально взглянул на нее — и вдруг понял всю глубину ее замечания. Одним махом она проткнула ван дер Лайденов, и они лопнули. Он засмеялся и принес их в жертву.

Настасия принесла чай в японских чашечках без ручек и маленькие тарелочки с крышечками и поставила поднос на низкий столик.

— Но вы мне все объясните, расскажете мне все, что я должна знать, — продолжала госпожа Оленская, наклоняясь, чтобы подать ему чашку.

— Это вы мне все объясняете, вы открываете мне глаза на вещи, на которые я смотрел так долго, что перестал их видеть.

Она сняла с одного из своих браслетов маленький золотой портсигар, протянула сначала ему, потом взяла папиросу себе. На камине лежали длинные лучины для раскуривания папирос.

— О, тогда мы можем помогать друг другу. Но я нуждаюсь в помощи гораздо больше. Вы должны объяснять мне, что я должна делать.

У него вертелось на языке: «Не катайтесь по улицам с Бофортом», но он уже слишком глубоко проникся атмосферой этого дома — ее атмосферой, — а давать советы подобного рода все равно что велеть человеку, покупающему розовое масло в Самарканде, непременно запастись теплыми ботами для нью-йоркской зимы. Нью-Йорк сейчас казался намного дальше Самарканда, и, если они и в самом деле станут помогать друг другу, она уже оказала ему первую из их будущих взаимных услуг, заставив непредвзято посмотреть на родной город. Когда смотришь на него таким образом, словно в перевернутый телескоп, он выглядит ужасающе маленьким и далеким, но ведь из Самарканда он именно таким и должен казаться.

Поленья вспыхнули, она нагнулась и так близко поднесла к огню тонкие руки, что вокруг овальных ногтей появился слабый ореол. Свет придал бронзовый оттенок темным локонам, выбившимся из прически, и сделал ее бледное лицо еще бледнее.

— Есть множество людей, которые объяснят вам, что вы должны делать, — возразил Арчер, смутно завидуя этим людям.

— Ах… это все мои тетушки? И моя славная старая бабушка? — Она как бы беспристрастно взвешивала его замечание. — Все они немножко сердятся, что я поселилась одна, особенно бедная бабушка. Ей хочется держать меня при себе, но мне нужна свобода…

На Арчера произвело сильное впечатление, с какой небрежностью она говорит о всемогущей Екатерине, и его глубоко взволновала мысль о том, что заставило госпожу Оленскую жаждать свободы и одиночества. Но мысль о Бофорте не давала ему покоя.

— Мне кажется, я понимаю ваши чувства, — сказал он. — И все же ваши родственники могут дать вам совет, объяснить некоторые тонкости, указать дорогу.

Она подняла тонкие черные брови.

— Разве Нью-Йорк такой уж лабиринт? Я считала его прямым, как Пятая авеню. И все поперечные улицы перенумерованы1 — Казалось, она догадывается, что он не слишком это одобряет, и, улыбнувшись своею редкою улыбкой, которая волшебно озарила все ее лицо, добавила: — О, если бы вы только знали, как он мне нравится именно за это — за то, что он такой правильный и что на всем висят такие большие яркие вывески.

Он ухватился за эту мысль.

— Вывески могут висеть на всех предметах — но не на всех людях.

— Очень может быть. Наверное, я слишком упрощаю, но, если так, вы меня предостережете. — Отвернувшись от огня, она посмотрела на Арчера. — Здесь есть только два человека, которые, как мне кажется, понимают меня и могут мне все объяснить: вы и мистер Бофорт.

Арчер поморщился от такого соседства, но тотчас изменил свое мнение, понял и проникся сочувствием и жалостью. Она, наверное, жила так близко к силам зла, что до сих пор ей было легче дышать их воздухом. Однако, раз она чувствует, что и он ее понимает, его дело заставить ее увидеть Бофорта таким, каков он на самом деле, увидеть все то, что за ним стоит, и проникнуться ко всему этому глубоким отвращением.

— Я понимаю, — мягко отозвался он. — Но не отталкивайте своих старых друзей — я имею в виду пожилых дам, вашу бабушку Минготт, миссис Велланд, миссис ван дер Лайден. Они любят вас, восхищаются вами и хотят вам помочь.

Она покачала головой и вздохнула.

— Да, я знаю, знаю. Но лишь при условии, что они не услышат ничего неприятного. Тетушка Велланд именно так и сказала, когда я попыталась… Неужели здесь никто не хочет знать правду, мистер Арчер? Жить среди всех этих добрых людей, которые только и просят, чтобы вы притворялись, — вот настоящее одиночество! — Она подняла руки к лицу, и он увидел, как ее худенькие плечи задрожали от рыданий.