Джон Фаулз - Башня из черного дерева

- А он не забыл вас?

- Я послала ему фотографии, которые сделал Том. Мы с Генри стоим рядом. - Мышь улыбнулась своим мыслям. - Вот это было письмо: не успела его в почтовый ящик опустить, как мурашки по спине побежали - от безумного стыда. Я была уверена, что он не ответит.

- Но он ответил.

- Телеграммой. "Хорошенькая девушка всегда пригодится. Когда?"

Уродка сказала:

- Милый старикан. Прямо быка за рога.

Мышь поморщилась.

- Приехала я сюда с самыми наивными взглядами. Конечно, его прошлое было мне известно. Его репутация. Но я думала, что справлюсь. Буду держаться строго, давая понять, что гожусь ему во внучки. И уйду, если дело дойдет до крайностей. - Она опустила глаза. - Но у Генри есть одно необыкновенное качество. Какая-то волшебная сила. Уж не говорю о его живописи. Он умеет… растворить в тебе все принципы. Сделать так, что они теряют в твоих глазах значение. Ну, например, может приучить человека не стыдиться своего тела. И, наоборот, стыдиться условностей. Однажды он довольно удачно выразился: исключения не подтверждают правил, они есть исключения из правил. - Ей явно не хватало слов. Она подняла голову и улыбнулась. - В общем, мы никому не можем этого объяснить. Чтобы понять это, надо влезть в нашу шкуру.

Уродка сказала:

- Скорее это похоже на уход за больным.

Наступила пауза. Дэвид спросил:

- А вы, Энн, как сюда попали?

За нее ответила Мышь:

- Мне стало немного тягостно. Не с кем было словом перемолвиться. В Лидсе мы вместе снимали квартиру. Потом не теряли друг друга из вида, и я знала, что Энн не очень нравится на преподавательском факультете. Так что, как только она его закончила…

- Я приехала сюда на неделю. Ха-ха.

Взглянув на ее смешную гримасу, Дэвид улыбнулся.

- Здесь, по крайней мере, интересней, чем преподавать рисование?

- И платят больше.

- Он может себе это позволить.

Мышь сказала:

- Мне приходится даже возвращать ему деньги. У нас же с ним нет соглашения. Он прямо пачками швыряет нам деньги. Сто фунтов. Двести. Когда мы бываем с ним в Ренне, то боимся на витрины смотреть. Он все порывается что-нибудь нам купить.

- В сущности, он добрый человек, - сказала Уродка. И перевернулась на спину. Почти мальчишечья, с темными сосками, грудь, рыжие волосы; она подняла колено, почесала над ним и снова опустила ногу.

Мышь сказала:

- В работе он очень странный. Удивительно терпелив; когда работает кистью. Даже когда рисует. Сама я порой прихожу в ярость, если у меня не получается. Вы рвете на части? А Генри выбрасывает. Но всегда с сожалением. Он относится к своей работе как к чему-то священному. Даже когда не ладится. С людьми он другой. - Она помолчала, покачала головой. - А в мастерской почти все время молчит. Точно немой или боится, что слова все испортят.

- Еще бы, - сказала Уродка небесам, - слова-то он какие употребляет. - И, подражая голосу старика, произнесла: - "У тебя, может, кровотечение?" Это что такое, я вас спрашиваю? - И вытянула руку вверх, словно отталкивая от себя даже само воспоминание.

- Для него это вроде компенсации.

Уродка щелкнула языком в знак согласия.

- Знаю. Бедный старый ублюдок. Для него это, право, должно быть ужасно. - Она повернулась на бок и взглянула на Мышь. - Странно, правда, Ди? Его все еще интересует секс - хоть и по-смешному, по-стариковски. - Она посмотрела на Дэвида. - Знаете, когда я впервые… вспоминаешь болванов своего возраста и все прочее. Но он был, наверное, экстра-класс. В молодости… да, кстати, о господи, послушали бы вы, что он рассказывает. - Она снова состроила Дэвиду гримасу. - О добрых старых временах. Что он нам тут как-то вечером рассказывал, Ди?

- Глупости. Просто сочинял.

- Очень, черт побери, надеюсь, что это так.

Мышь сказала:

- Это был контакт. Не секс. Воспоминания. Человеческая сторона отношений. Вот что он пытался нам сказать в тот вечер.

Дэвид уловил разницу между девушками. Одна из них хотела затушевать сексуальную сторону их жизни, другая напоминала о ней. Ему вдруг пришло в голову, что Уродка пользуется его присутствием, чтобы подчеркнуть наличие расхождений с подругой, и тут он был на ее стороне.

- Должно быть, экономка и ее муж - люди широких взглядов.

Мышь опустила глаза.

- Только никому, пожалуйста, не говорите, но знаете ли вы, где был Жан-Пьер в конце сороковых-начале пятидесятых годов? - Дэвид покачал головой. - В тюрьме. За убийство.

- Боже милостивый.

- Убил отца. Семейная ссора из-за земли. Французские крестьяне. В сорок шестом году, когда Генри вернулся в Париж, он взял Матильду в прислуги. О том, что случилось с Жан-Пьером, он знал. Мне сама Матильда сказала. В их глазах Генри безупречен. Он не отвернулся от них.

Уродка фыркнула.

- И даже повернулся к ним. К Матильде.

Мышь вопросительно посмотрела на Дэвида.

- Помните довольно грузную натурщицу в некоторых его первых послевоенных работах?

- О господи. Никогда бы не подумал.

- Даже Матильда не любит об этом вспоминать. Только говорит, что "мосье Анри" внушил ей веру в жизнь. Научил ждать, говорит. Кроме того, она единственная, на кого Генри никогда, ну никогда не повышал голоса. Однажды за ужином он разозлился за что-то на Энн. И ушел на кухню. Через пять минут вхожу туда. Он - там. Ест за одним столом с Матильдой и слушает, как она читает вслух письмо от сестры. Точно священник со своей любимой прихожанкой. - Мышь улыбнулась. - Даже приревновать можно.

- А вас он рисует?

- Рука у него стала трястись. Есть один портрет Энн. Прекрасный шаржевый рисунок. Помните знаменитую Иветту Гильбер на афише Лотрека? Так это - пародия на нее.

Уродка, словно гребнем, провела пальцами по своим мелко завитым волосам.

- И нарисовал так быстро. Всего за полминуты. Ну, самое большее за минуту, верно, Ди? Фантастика. Честное слово.

Она снова легла на живот и подперла руками подбородок. Ногти у нее были темно-красные.

Мышь опять с любопытством взглянула на Дэвида.

- Говорил он с вами о вашем очерке?

- Сказал только, что не знает названных мною имен. За исключением Пизанелло.

- Не верьте. У него невероятная память на полотна. Я сохранила некоторые его рисунки. Когда он пытается рассказать о чьей-то картине, а я не понимаю, которую он имеет в виду, то он иногда изображает ее на бумаге. Как Энн говорила. Молниеносно. Вплоть до малейшей детали.

- Это звучит ободряюще.

- Он никогда не согласился бы на ваше участие в подготовке книги, если бы вы не были так близки к истине.

- А я уже начал недоумевать.

- Он всегда знает, что делает. Лучше, чем вы думаете. Даже когда ведет себя возмутительно. Однажды - Энн тогда еще не было с нами - я повезла его в Ренн посмотреть "Смерть в Венеции". Думала, ему понравится. Хотя бы как зрелище. Первые двадцать минут он был золото, а не человек. Потом появляется на экране этот ангелоподобный мальчик. В следующий раз, когда он появился, Генри говорит: "Какая миленькая девчурка. Она во многих картинах снималась?"