Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие

Бакстер дремал. Держа мясо на вилке, он пребывал в том промежуточном состоянии, которым природа в дневное время заменяет обычный сон. Видимо, толстый субъект этого не заметил. Голос его прекрасно убаюкивал.

Вдруг он умолк. Бакстер дернулся и заморгал. Ему показалось, что сотрапезник сказал: «Привет, Фредди!», а дверь открылась и закрылась.

— Э? — осведомился он.

— Да?

— Что вы сказали?

— Я говорю про…

— Мне послышалось: «Привет, Фредди!» Субъект посмотрел на него с сочувствием.

— Заснули, наверное. Померещилось. С чего мне говорить «Привет, Фредди?»

Ответа Бакстер не знал; однако ему казалось, что на границе дремоты, в дверях, мелькнуло знакомое лицо. С другой стороны, зачем хозяйскому сыну ходить в этот «Герб»?

Может быть, так: ему приснился Фредди — и померещились эти слова. Откуда субъекту знать аристократов, тем более — обращаться с ними столь фамильярно? Да, да, чего только во сне не бывает! Вчера ему снилось, например, что он сидит под стеклом и корчит оттуда рожи лорду Эмсворту, мистеру Питерсу и Биджу, а они пытаются его украсть, принимая за скарабея. Несомненно, и это — сон.

Завидев, кто в столовой, Фредди скрылся в спальном номере, где и думал о том, что везде, буквально везде натыкаешься на Бакстера. Думал он и о том, заметил ли его Бакстер, а если заметил, узнал ли, а если узнал, хватило ли у Джонса ума и присутствия духа, чтобы как-то выкрутиться?

«Положите в сотейник масла или жиру, поставьте его на огонь, а когда масло (жир) растопится, подрумяньте в них лук. Потом положите телятину, обжарьте ее до коричневого цвета, подлейте воды, плотно закройте и тушите на очень слабом огне. Когда мясо станет мягким, подбавьте специй (см.), положите наверх картошку и тушите до тех пор, пока она станет мягкой, но не развалится».

— Вот именно, — сказал мистер Питерc. — Не развалится. Дальше.

— Залейте сметаной и тушите еще пять минут.

— И все?

— Здесь — все.

Мистер Питерc уселся поудобней.

— Тогда давайте про омара. Эш прочистил горло.

— «Омар с карри, — начал он. — Возьмите омара (2 ср.), 2 чайных ложки лимонного сока, 1/2 ложки карри в порошке, 2 ст. ложки масла, 1 ст. ложку муки, чашку снятого молока, чашку хлебных крошек, 1/2 чайной ложки соли, 1/2 чайной ложки перца».

— Дальше!

— «Разотрите масло с мукой, влейте молоко, прибавьте лимонный сок и карри, посолите, поперчите. Выньте омара из скорлупы и нарежьте кубиками».

— «Кубиками»… Да?

— «Положите в соус».

— Что? Что положить? А, кубики! Да?

— «Заполните панцирь, посыпьте хлебными крошками и пеките, пока не потемнеют, а тогда — подайте на стол (6 порций)».

— Подайте, ха-ха! А кто будет чувствовать через час, что проглотил дикую кошку?

— Не всякий, — отвечал Эш. — Я бы съел две порции и лег спать.

Мистер Питерc приподнялся на локте и на него посмотрел. Шел второй час ночи. Вызвав секретаря, несчастный миллионер отказался слушать роман, предпочтя ему поваренную книгу. Есть люди, которым это разбередило бы память, но Питерc к ним не принадлежал. Сведения о венгерском гуляше и жареных мозгах напоминали, что и он, травоядный, он, орехоядный, жил когда-то в Аркадии.

Вообще-то новый режим уже принес какую-то пользу. Чудес в наши дни не бывает, и нагло ожидать, что человек столько лет непрестанно глумившийся над своим телом, мгновенно исцелится; но оптимистичный Эш подмечал признаки грядущей победы. Быть может, хозяин и не будет улыбаться, поев омара, но уж с котлетой расправится на славу.

— Хвалю, — сказал мистер Питерc. — Конечно, вы большой нахал, но дело вы делаете. Мне лучше. Сегодня я нащупал на спине какую-то мышцу.

— Это все упражнения, — сказал Эш. — Развивают тело.

— Да уж, по вам заметно. А кем вы были раньше, призовым борцом?

— Нет, я писал детективы.

— Вам бы надо основать тут в Англии особый санаторий. А что до детективов, нынешние происшествия дадут вам новый сюжет. Когда крадете скарабея?

— Сейчас, до утра.

— Сейчас? А Бакстер?

— Придется пойти на риск.

— Вот что, — неловко выговорил Питерc, — я тут подумал… ну, в общем, стоит ли? Неделю назад, я б не поверил, что буду так говорить, но я к вам привязался. Бог с ним, со скарабеем! Лечите меня, и ладно. О деньгах не беспокойтесь, я их все равно дам.

— Спасибо вам большое, — отвечал растроганный Эш. — Нет, красть мы будем. Я знаю, что для вас значит этот жук, и стащу его, хоть бы пришлось свернуть Бакстеру шею. Может, он и не ждет, устал за десять суток. Да, скорее всего он спит и грезит. Уже скоро два. Подожду минут десять и пойду вниз. А сейчас — еще немного почитаю, чтобы вы уснули.

— Вы хороший мальчик, — сказал хозяин.

— Как, готовы? «Свиные отбивные. Возьмите полфунта жирной свинины…»

Лицо страдальца засветилось улыбкой. Когда из подушек послышался храп, уснащая чтение на манер восклицательных знаков, Эш положил книгу, выключил свет и тихо направился к двери. Выйдя, он прислушался — все было тихо. И он пошел вниз.

Джордж Эмерсон сидел у себя в комнате и курил сигарету. Глаза его сверкали, он решился. Когда он смотрел на столик у кровати, сверканье разгорелось фанатическим пламенем. Так выглядел рыцарь перед тем, как выйти на бой с драконом.

Сигарета, напротив, погасла и он закурил другую, предварительно взглянув на часы. Куря вторую сигарету, он подвел итог размышлениям, в которых немалую роль играла Эйлин Питерc.

Что-то с ней было не так. Заботливый взор любви подмечал невеселые вещи. Утром, на террасе, она казалась резковатой; если б не ее ангельский нрав, можно бы сказать и «грубой». Это неспроста. Это значит, что ей плохо. А бледность, а усталый взор? Да, с ней что-то творится.

Одиннадцать раз обедал Джордж в Бландингском замке, и неуклонно огорчался тому, как Эйлин, отклоняя яства, ест жалкие овощные блюда, которые врач разрешил ее страждущему отцу. Всякой жалости есть предел. Мистеру Питерсу Джордж не сочувствовал. А вот от того, что ради старого гада Эйлин морит себя голодом, у него разрывалось сердце.

Быть может, он придавал еде слишком большое значение — что ни говори, сам он ел много; но на его взгляд такой рацион неуклонно вел к смерти. Ни одно живое существо так не выживет. Мистер Питерc — не в счет. Молодым людям часто кажется, что дельцы средних лет — вроде машин. Если бы Джорджу сказали, что миллионер питается бензином, он бы не очень удивился. Но Эйлин, прекрасная Эйлин отказывает себе в том, что, вместе с даром речи, отличает человека от скота! Этого он вынести не мог.

Посвятив целый день этой проблеме, он пришел к выводу, что Эйлин чересчур добра и от жертвы своей не откажется. Надо было придумать что-то другое. Он стал вспоминать ее речи.