Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие

Дворецкий очнулся.

— Сэр?

— Ушли бы, а?

— Сию минуту, сэр. Дверь закрылась.

— А я вас ищу, — сказал Хьюго сыщику.

— Ищете? А я ищу вас. Хочу кое-что сообщить. Значит, ищем друг друга! Ха-ха! Валяйте! Как же я вас люблю! Сил никаких нет.

Если бы упомянутый ягненок выказал такую любовь к мяснику, тот растерялся бы меньше, чем Хьюго. Но он взял себя в руки. Что такое слова? Дела — вот что нужно!

— Вы чуть не разбили мне жизнь, — сказал он.

— Что я разбил?

— Жизнь. Мне.

— «Испанец разбил мне жизнь, разбил мне жизнь», — запел Пилбем, как жаворонок по весне. — А как я ее разбил?

— Вы не разбили.

— Что ж вы говорите «разбил»?

— Я говорю «чуть не».

— Не путайте, дорогуша!

— Какой я вам дорогуша?

— А кто же еще? Вот меня называйте, как хотите.

— Я вас сейчас так назову!

Пилбем заметил, что собеседнику не хватает дружелюбия.

— Что-то случилось? — осведомился он.

— Я вам скажу, что случилось!

— Скажите, скажите, дорогуша. Скажите мне все. Вы мне нравитесь.

Спасло его то, что он откинулся в кресле и закрыл глаза. Спортсмен и джентльмен таких не бьет.

— Несколько дней назад, — начал Хьюго, — я зашел в вашу контору. Сразу после моего ухода вы послали следить за мной своих мерзких шпиков. Тем самым вы чуть не разбили мне жизнь. Сейчас, когда вы встанете, я буду вас бить, пока вы не уберетесь. Сунетесь обратно, откручу голову.

Пилбем открыл глаза.

— Понятно, — сказал он, — А свиней все равно нельзя красть. Хьюго часто читал о том, что кто-то упал бы, если бы за что-то не схватился; но не думал, что это случится с ним самим. Схватился он за кресло.

— Свинокрад! — сказал сыщик и снова закрыл глаза. Чтобы прийти в себя, Хьюго взял фотографию лорда Эмсворта, обалдело на нее посмотрел и поставил обратно.

— Что вы имеете в виду? — выговорил он.

— Что? А вы как думаете? Это надо же, красть свиней и держать в фургонах!

Хьюго опять взял фотографию, но уронил. Он часто читал о великих сыщиках, но никогда не видел их в деле. Тут ему пришла в голову интересная мысль.

— Вы меня видели?

— Видел, — игриво отозвался Пилбем. — Под-гля-дел!

— Когда я сажал ее в фургон? Пилбем кивнул одиннадцать раз подряд.

— Как не видеть! Я там сидел. Спрятался от дождя. Сушил штаны, у меня воспаление седалищного нерва.

— А я вас не видел.

— Куда вам! И вот почему: я услышал женский голос. Разве я позволю девушке застать меня без штанов? Так нельзя, дорогуша. Это неприлично. Вот я и забился в угол.

В эту минуту открылась дверь и появился Бидж.

— Простите, сэр, вы ждете мистера Роналда?

— Э? — сказал Хьюго.

— Никаких я Роналдов не жду, — сказал Пилбем. — Подумаешь, Роналд! Что тут у вас, лечат голодом? Я хочу есть. — Он властно встал. — Пошли, Кармоди? Ням-ням.

Хьюго опустился в кресло.

— Я не хочу, — угрюмо сказал он.

— Обедать?

— Да.

— Не хотите обедать?

— Да.

Пилбем пожал плечами и направился к лесенке.

— Ну и дурак.

— Принести вам сандвичей, сэр? — спросил Бидж.

— Нет, спасибо. Что такое?

Слова эти относились к довольно страшному грохоту.

— Мистер Пилбем упал, сэр, — сообщил Бидж. Надежда осветила на миг измученное лицо.

— Шею сломал?

— Вроде бы нет, сэр.

— А! — огорченно сказал Хьюго.

Незадолго до половины восьмого Бакстер пошел в курительную, где обрел покой и одиночество. Какое-то время тишину нарушало только тиканье каминных часов. Потом донесся звук, поначалу слабый, набрал силу и зазвенел страстным призывом, как небезызвестная героиня Колриджа, [61] …героиня Колриджа… — речь идет о строке из поэмы Сэмюэла Тейлора Колриджа (1772–1834) «Кубла-хан»: «рыдала по возлюбленному-бесу». которая рыдала по бесу. Это был гонг, муэдзин усадеб, напоминающий гостям, что надо одеваться к обеду.

Бакстер не шелохнулся. Гонг он слышал, Бидж бил неплохо, он умел именно так вывернуть руку и замахнуться настолько, чтобы сделать поистине мастерский удар, на четверть мили. Но Бакстера звон не привлек. Он не собирался обедать. Он думал.

Мысли были не из тех, с какими приятно остаться наедине, и горькие, и мрачные. Экспедиция в Западную рощу оказалась нелегкой. Вспоминая о ней, Бакстер пылал яростью.

Все были милы с ним, милы и деликатны. Правда, когда выяснилось, что свиньи в хижине нет, легкое напряжение возникло. Лорд Эмсворт сильнее сжал трость и явственно спрятался за Биджа, который сумел одновременно выразить осуждение и жалость. Зато после этого оба вели себя с подчеркнутым тактом.

Лорд Эмсворт рассуждал об эффектах тьмы и света. В грозовой тьме, говорил он под одобрительное урчание Биджа, примешь что угодно за человека, кормящего свинью. По-видимому, это был сучок, торчащий из стены. Для иллюстрации он поведал о том, как в детстве ему привиделась кошка с горящими глазами, а в завершение предложил, придя домой, выпить горячего чаю.

Словом, вел он себя как нельзя лучше, но Бакстер, повторим, пылал яростью.

Дверная ручка повернулась. Вошел Бидж.

— Если вы передумали, сэр, обед сейчас подадут. Говорил он как добрый друг — с добрым другом. Ничто не выказывало обиды. Судя по тону, он все простил и забыл.

Но млеко незлобивости [62] Млеко незлобивости… — См. «Макбет» I, 5. Переводят и «Млеко милости», что ближе к подлиннику (там — «млеко доброты»). В переводе Ю. Корнеева, который вошел в 8-томник Шекспира — «Молочной незлобивостью вспоен». людской еще не принесли к дверям Бакстера. На Биджа он взглянул так враждебно, что человек послабее мог бы и растеряться.

— Не передумал.

— Хорошо, сэр.

— Принесите виски с содовой.

— Сейчас, сэр.

Дверь закрылась мягко, но не так быстро, чтобы Бакстера не пронзила раскаленная игла досады: дворецкий сострадательно вздохнул. Так вздыхает добрый человек, входя в палату сумасшедшего дома.

Бывший секретарь еще терзался злобой, когда лакей по имени Джеймс принес виски, поставил на столик, глубоко вздохнул и вышел.

Этот вздох, да еще и взгляд насквозь пронзили Бакстера. Он чуть не позвал лакея, чуть не спросил, какого черта он смотрит и вздыхает, но сдержался и съел два сандвича. Выпил он и виски.

Ему стало лучше — не совсем, а так, немного. Раньше он с удовольствием убил бы Биджа и Джеймса, а потом поплясал на их могилах. Теперь он мог и не плясать.

Как бы то ни было, он остался один. Бидж и Джеймс пришли и ушли. Остальные — в Матчингеме и в столовой. Никто не отвлечет. Можно думать.

Поначалу мысли были мрачные, все о прошлом. Однако под влиянием виски они повернулись к настоящему, конкретней — к Сью.

Такие люди, как Руперт Бакстер, собственно говоря, не влюбляются. Сью он одобрил, больше мы ничего сказать не можем. Но одобрения этого, вкупе с тем фактом, что перед ним дочь человека, у которого шестьдесят миллионов (в долларах), вполне хватило для особого чувства. Он уже видел в ней миссис Бакстер.