Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие

— А разве не так?

— Отнюдь, сэр. Я пришел продать вам информацию.

— Продать? — Это слово поистине резало слух.

— Естественно, я хотел бы получить вознаграждение за предоставленные сведения.

Роско с сомнением пожевал губу. Он не любил вознаграждать. Деньги в его кошельке предназначались исключительно на нужды Р. Бэньяна. Однако, если это правда про миллион долларов…

— Ладно. Валяйте.

— Хорошо, сэр, — важно произнес Кеггс. — Я вынужден начать с вопроса. Знакома ли вам фамилия Тонти?

— Никогда не слышал. А кто это?

— Правильнее спросить, кто это был. Тонти уже с нами нет, — сказал Кеггс таким тоном, каким говорят, что всякая плоть — трава. — Это был итальянский банкир, который процветал в семнадцатом веке и придумал тонтину. В чем она состоит, я сейчас объясню. А теперь, — заключил он свое объяснение, — если вам интересно, сэр, я расскажу короткую историю.

Он еще раз сверился с котелком, потом начал:

— Десятого сентября 1929 года, сэр, ваш покойный батюшка принимал за обедом в резиденции на Парк-Авеню одиннадцать гостей. Все они, за исключением мистера Мортимера Байлисса, были, как и он, известные финансисты. Не надо вам напоминать, что это происходило за несколько недель до сокрушительного биржевого краха. Игра на повышение, сгубившая рынок, была в самом разгаре. Все присутствующие нажили огромные состояния, и под конец обеда разговор коснулся того, как распорядиться деньгами, которые в эпоху безудержных спекуляций сами плыли в руки.

Здесь Кеггс замолк, чтобы перевести дыхание, которое с годами сделалось у него несколько затрудненным, и Роско, воспользовавшись паузой, полюбопытствовал, нельзя ли, чтоб вас так, покороче. Не может ли Кеггс, спросил Роско, подложить под себя хотя бы брусок динамита, чтобы перейти к сути.

— Я к ней и перехожу, — спокойно отвечал Кеггс. — Итак, джентльмены, повторяю, обсуждали, как бы потратить деньги, и мистер Мортимер Байлисс со свойственной ему изобретательностью предложил устроить тонтину, однако — не такую, о какой я только что рассказал. Идея самого Тонти — ждать, пока смерть устранит одного претендента за другим, — не вызвала сочувствия у тех, кто страдал повышенным давлением, и тогда мистер Байлисс выдвинул альтернативное предложение. Он посоветовал, чтобы мистер Бэньян и его гости внесли по пятьдесят тысяч и вся сумма со сложными процентами досталась тому из их сыновей, который женится последним. Вы что-то сказали, сэр?

Роско не сказал, он засопел. Сопение было уже не то, что прошлый раз. Тогда оно отличалось холодной настороженностью, стремилось же подавить в зародыше всякие финансовые новации. Сейчас он встрепенулся, загорелся, преисполнился энтузиазма — и выразил свои чувства.

— Кто последний женится?

— Да, сэр.

— Я не женат.

— Не женаты, сэр.

Взорам Роско Бэньяна предстало радужное видение.

— Вы уверены, что мой отец участвовал?

— Уверен, сэр.

— Он никогда мне не говорил.

— Это условие тонтины.

— И все произошло в 1929-м?

— Да, сэр.

— Значит…

— Именно так, сэр. За прошедшие годы игроков на поле, если прибегнуть к футбольному сравнению, значительно поубавилось. Часть молодых джентльменов погибла в борьбе с японским и немецким милитаризмом, другие женились. Если верить газете «Тайме», вчера сочетался браком мистер Джеймс Брустер, сын покойного Джона Брустера. Уцелели, если позволено так выразиться, только вы и еще один джентльмен.

— Вы хотите сказать, нас всего двое?

— В точности так, сэр, вы и другой кандидат. Он, — тут Кеггс сделал многозначительную паузу, — помолвлен.

— Ну!

— А также, — Кеггс снова помедлил, — стеснен в средствах. Радость, охватившая было Роско Бэньяна, снова померкла.

— Тогда он не женится, — горько сказал он. — Черт, он не женится много лет!

Кеггс кашлянул.

— Если кто-то, более состоятельный, не окажет ему скромную финансовую поддержку, подтолкнув таким образом к браку. Это можете сделать вы.

— Э?

— Если вы ему поможете, сэр, вы, скорее всего, переломите ход событий. Он осмелеет и решится, оставив вам то, что я, простите за выражение, назвал бы жирным куском.

Роско погрузил голову в двойной подбородок и углубился во внутренний спор. Пока он, как многие люди его возраста, маялся на распутье, вошел Мортимер Байлисс.

Годы, которые так мягко обошлись с Огастесом Кеггсом, были к нему куда суровее — он усох и напоминал теперь нечто, извлеченное из гробницы ранних Птолемеев. При виде гостя он остановился и нацелил черный монокль, который стойко пронес сквозь все мировые катаклизмы.

— Кеггс! — удивленно вскричал Мортимер Байлисс.

— Доброе утро, мистер Байлисс.

— Вы еще живы? Вот уж не думал вас встретить! А вы все толстеете, мой дорогой. И дурнеете. Каким ветром вас принесло?

— Я к мистеру Бэньяну по делу, сэр.

— А, у вас дела? Тогда ухожу.

— Никуда вы не уходите! — очнулся Роско Бэньян. — Вас-то мне и надо. Это правда, что Кеггс мне говорил?

— Мистер Бэньян имеет в виду то, что случилось за обедом у его отца десятого сентября 1929-го года, мистер Байлисс. Если помните, вы предложили брачную тонтину.

Мортимера Байлисса не так легко было ошеломить, но при этих словах монокль выпал из его глаза.

— Вы об этом знаете? Боже правый! Где вы были? Сидели под столом? Притворились кадкой для пальмы?

— Нет, сэр, телесно я не присутствовал. Однако я завел обыкновение, с тех пор, как акции пошли вверх, прятать диктофон за портретом Джорджа Вашингтона, на каминной полке. Я подумал, что это поможет мне распорядиться моими сбережениями.

— Вы записывали каждое слово? Должно быть, получили много ценных советов.

— Да, сэр. Однако самый ценный был ваш — продать акции, а деньги вложить в государственные бумаги.

— Вам хватило ума это сделать?

— На следующий же день, сэр. Я бесконечно благодарен вам, и считаю, что вы заложили основы моего благосостояния.

Роско, который с растущим нетерпением слушал дружескую беседу, грубо вмешался.

— Ну, хватит! Благосостояние, видите ли! Это правда про тонтину, Байлисс?

— Истинная правда. Моя самая блестящая мысль.

— Деньги и впрямь получит тот, кто последним женится?

— Да. Они ждут.

— Около миллиона?

— Наверное. Первоначальный капитал составлял полмиллиона. Один из одиннадцати…

— Двенадцати.

— Одиннадцати! Я — бездетный холостяк. Дж. Дж. и десять гостей — всего одиннадцать. Когда вы меня перебили, я собирался сказать, что один из одиннадцати утром, на свежую голову вышел из игры. Так что десять человек внесли по пятьдесят тысяч с носа.

— Кеггс говорит, остались двое.

— Вот как? Я не следил. Кто второй?

— Еще не знаю.

— А когда узнаете?