Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие

Мортимер Байлисс взглянул на него холодно.

— Это вы шутите?

— Стараюсь.

— Безуспешно.

— Кушать подано, — произнес Кеггс, сгущаясь из воздуха, как и положено хорошему дворецкому. Вроде бы их нет — и вот, пожалуйста!

В половине десятого, вскоре после того, как Кеггс подал кофе, Билл, послушный указаниям, покинул общество, вышел в сад, и, опустившись в шезлонг, стал смотреть на звезды.

Вечер получился неожиданно приятным. Мортимер Байлисс излучал благодушие, какого не заподозрили бы в нем ближайшие друзья (ежели бы таковые сыскались). Подобрев от превосходного ужина, превосходно поданного дворецким, умевшим в свое время угодить Дж. Дж. Бэньяну, он настолько смягчился, что дитя могло бы играть с ним, мало того — случись рядом это дитя, он погладил бы его по головке и одарил шестипенсовиком. Его застольная речь — поток историй про подпольных миллионеров и еще более подпольных румынских торговцев картинами — была весела и искрометна. Билл с удовольствием послушал бы еще, однако понимал, что теперь, когда лед сломан, Стэнхоуп Твайн хочет получить размякшего эксперта в свое распоряжение, и удалился, как было условлено.

Сад, прекрасный в половине восьмого, окутался бархатной тишиной летнего вечера и стал еще прекраснее. Впрочем, тишина — понятие относительное. Со своего покойного шезлонга Билл слышал пианиста из Уголка, который, видимо, пребывал в нежном возрасте и учился по переписке играть что-то вроде «Звонких песенок для милых крошек». Через дорогу, в «Балморале», разговаривал телевизор, а в соседнем «Чатсворте» кто-то, чей голос не мешало бы обработать напильником, исполнял отрывки из пьес Гилберта и Салливана.

Однако, хотя Биллу и хотелось, чтоб в «Балморале» выключили телевизор, а виртуоз из Уголка оставил неравную борьбу и ушел спать, он нашел летнюю ночь в Вэли-Филдз крайне умиротворяющей и вскоре отдался ее мягкому очарованию. Подобно майору Флуд-Смиту, он с трудом верил, что лишь несколько миль отделяют его от суетливого гама столицы, и, вероятно, вскоре забылся бы сном, если б его не привлекло странное, даже подозрительное явление. На лужайке, всего в нескольких ярдах, мелькал огонек. Какое-то ночное существо проникло в Мирную Гавань с электрическим фонариком.

Помимо хозяйского долга существует и долг гостя. Даже если вы не питаете особой приязни к позвавшему вас человеку, вы не позволите хищникам рыскать в его саду. Вы ели его хлеб и соль, это накладывает обязательства. Повинуясь неписаному закону, Билл встал и крадучись двинулся к пришельцу, подобно тем индейцам у Фенимора Купера, у которых сучок не хрустнет под ногой. Оказавшись позади неизвестного, он не придумал ничего лучше, чем позаимствовать словечко из арсенала мисс Элфинстоун, поэтому сказал:

— Ха!

Лорд Аффенхем — а это был он — развернулся и громко фыркнул.

Трудно установить миг, когда рождается вдохновение — никогда не знаешь, как долго гениальная догадка дремала в полубытии. Вполне возможно, что мысль взять пузырек с черной краской, перелезть через забор и пририсовать «Обнаженной» вальяжную эспаньолку зрела неделями. Но только на пути из «Зеленого Льва», после скудного ужина, злосчастный виконт осознал, что голой исполинше недоставало именно бородки клинышком и что другого случая не представится. Племянница на кухне у Стэнхоупа Твайна, Огастес Кеггс поглощен обязанностями дворецкого, сам Стэнхоуп и его гости сидят дома. Короче, все сошлось, как по заказу.

Так размышлял лорд Аффенхем и потому неприятно изумился раздавшемуся из темноты окрику, означающему, что кто-то еще гуляет в ночи. К завтрашнему строгому допросу он был внутренне готов. Человек, задавшийся высокой целью, стерпит мелкие неприятности. Но он не договаривался, что в саду будут и другие. Их присутствие стесняло его, в особенности же — внезапные окрики. А теперь, в довершение всего, цепкие пальцы ухватили его за нос, да еще и крутанули, явно показывая, что не намерены шутить. Боль была ужасная, и вырвавшееся у страдальца «Э?» едва не заглушило вопли балморалского телевизора.

Всякий, кто хоть раз слышал, как лорд Аффенхем произносит «Э?», запоминает его навсегда, а Биллу, как мы помним, такое удовольствие выпало. Он понял, что перед ним — недавний знакомец, так глубоко рассуждавший о скульпторах.

— А, это вы, — сказал он и выпустил нос. Воцарилось короткое молчание. Потом изувеченный заговорил дрожащим от обиды голосом.

— Никогда так больше не делайте, — сказал он. — Я думал, оторвете.

— Мне очень жаль.

— Теперь поздно жалеть.

— Я принял вас за полуночного грабителя.

— Как это «полуночного»? Сейчас часов десять.

— Ну, за десятичасового. Меня удивило, что вы рыщете по саду с фонариком.

Лорд Аффенхем уже оправился от испуга. Он снова стал честным пожилым джентльменом, который нередко глядел в глаза племяннице и твердо (а часто — и успешно) отметал любые подозрения.

— Лопни кочерыжка! — сказал он. — Вы знакомы с жизнью в предместье?

— Не очень. Я скорее горожанин.

— Ну так вот, мы здесь — одна большая семья. Я захожу в ваш сад, вы — в мой. Я беру вашу косилку, вы — мою.

— Ты мне — я тебе.

— Вот именно. Завтра я выгляну из окна и увижу на своей лужайке Стэнхоупа Твайна. «А, это вы!» — скажу я, и он ответит: «Доброе утро, доброе утро». Все очень мило, по-соседски. Но все-таки вы лучше ему не говорите. Он не любит, когда заходят к нему в сад, боится за свою статую. Соседские детишки иногда пуляют в нее из рогатки, он совсем издергался. Так что забудьте о нашей встрече.

— Забуду.

— Спасибо. Я знал, что вы поймете. Это ведь с вами я говорил перед ужином?

— Да. Как отбивная?

— Какая отбивная?

— В забегаловке.

— А, эта! Не было там отбивной. Пришлось взять печенку.

— Какой ужас!

— Ничего, я справился. Вы были там, у Твайна?

— Да.

— Как же вам удалось выбраться? — спросил лорд Аффенхем тоном старинного парижанина, встретившего знакомца, который только что сидел в Бастилии.

— Меня выставили на мороз. Твайн хотел остаться с другим гостем. Тот заинтересовался его работами.

— Заинтересовался? Чудак, наверное. Ладно. — лорд Аффенхем внезапно понял, что время бежит и племянница вот-вот засобирается домой, — приятно с вами беседовать, но нельзя же стоять тут всю ночь. Если вы подсадите меня на забор, я перелезу к себе.

Все лучше, чтобы Джейн по возвращении застала его за книжечкой, в уютном кресле, которое он, ясное дело, не покидал несколько часов.

На следующий день Джордж, шестой виконт Аффенхемский, посеявший ночью ветер, пожинал бурю. Он тщетно бился над фразой «При дурном правлении беднеет наказ», когда в кабинет вошла племянница. Опытный лорд с ходу определил, что она кипит от гнева и, если хотите, зла, как мокрая курица.