Пэлем Вудхауз - Том 15. Простак и другие

При свете коридорной лампы я увидел, что Одри совсем бледная.

— Но промахнулись на милю. — Нервы мои всё еще ходили ходуном, и я говорил резко. — Не бойся.

— Я не… не испугалась, — неубедительно заверила она.

— А я — очень, — у меня тон был вполне убедительный. — Так всё неожиданно. К этому надо привыкать постепенно. В следующий раз буду готов.

Я направился к лестнице.

— Куда ты?

— Звонить в полицию.

— Питер…

— Да?

— Это был тот… тот человек?

— Да, это был Бак МакГиннис. Они с Сэмом стали партнерами.

Одри колебалась.

— Прости, — наконец сказала она.

Я был уже на середине лестницы. Остановившись, я оглянулся через перила.

— За что?

— Я тебе днем не поверила.

— Ну, ничего. — Я пытался говорить безразлично, потому что остерегался, как бы не подкралась коварная дружба. Загнав себя на позиции безразличной враждебности, я предугадывал в будущем прежний хаос, если позволю себе отступить. Подойдя к телефону, я снял трубку.

Деревенские телефонистки несколько неторопливы, и то, что меня не сразу спросили, какой номер мне нужен, вначале не встревожило меня. Подозрение закралось, я думаю, после того, как осталось без ответа третье «алло». Промедления случались и прежде, но таких долгих не бывало.

У телефона я стоял верных две минуты, крича «алло, алло», и, наконец, понял правду. Бросив трубку, я обессиленно прислонился к стене и постоял с минуту, оглушенный. Меня точно стукнули по голове. Даже думать я был не в состоянии, и только постепенно пришел в себя настолько, что расслышал голос Одри.

— Что такое? Они что, не отвечают?

Любопытно, как реагирует ум, если стараешься ради кого-то. Если бы нужно было думать только о себе, мне потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы совладать с собой. Но необходимость спокойно сообщить правду и помочь ей выстоять укрепила меня. Я обнаружил, что вполне хладнокровно размышляю, как получше сообщить ей о случившемся.

— Понимаешь… — начал я.

— Что? — быстро перебила она меня. — Ты не можешь добиться ответа?

Я помотал головой. Мы молча смотрели друг на друга. Она быстрее, чем я, сообразила, что произошло.

— Они перерезали провода?

Я опять поднял трубку и опять крикнул «алло». Ответа не последовало.

— Боюсь, что да.

— Что мы будем делать? — спросила Одри.

Она смотрела на меня с надеждой, словно на кладезь идей.

Голос звучал ровно, в нем не было страха. Женщины сохраняют мужество, когда у них есть полное основание проявить слабость. Это — частица их непредсказуемости. Сейчас определенно был такой случай. Дневной свет принесет нам помощь — не думаю, чтобы даже Бак решился вести осаду днем, когда ему может помешать тележка торговцев; но, пока темно, мы абсолютно отрезаны от мира.

Оборвалась наша единственная связь с цивилизацией. Даже будь вечер потише, всё равно не было шанса, что шум нашей битвы достигнет ушей того, кто может прийти на помощь. Как и сказал Сэм, энергия Бака, соединенная с его стратегией, — мощная комбинация.

В широком смысле для осажденных открыты только два пути. Они могут оставаться на месте или удрать. Я обдумывал второй.

Вполне возможно, что Сэм и его союзник отбыли на машине за подкреплением, оставив горизонт временно чистым. В таком случае, удрав немедленно, мы сумеем незаметно проскользнуть по территории школы и добраться в безопасности до деревни. В поддержку такой уловки говорило то, что в машине, в её последний приезд, были только шофер и два посла. Остальная шайка ждет, по словам Сэма, в полной боевой готовности, на случай, если мы не придем к соглашению. Ждут они где-то в штаб-квартире Бака, а она располагается, скорее всего, в каком-то коттедже на дороге. До начала атаки нам, пожалуй, удастся удрать.

— Огден в постели? — спросил я.

— Да.

— Пожалуйста, сходи, разбуди его и приведи сюда как можно скорее.

Я напряженно вглядывался в окно, но увидеть что-то было невозможно. Дождь лил как из ведра. Будь даже на подъездной дороге толпа людей, они всё равно остались бы для меня невидимы.

Скоро вернулась Одри, за ней плелся Огден. Он зевал во весь рот, скорбно, как человек, которого растолкали от крепкого сна.

— Ну, что еще такое?

— Послушай, — начат я, — Бак МакГиннис и Ловкач Фишер пришли за тобой. Они сейчас у дома. Не пугайся.

Он насмешливо фыркнул.

— Это мне, что ль, пугаться? Меня они не тронут. Откуда вы знаете, что это они?

— Они только что заходили ко мне. Человек, который называл себя Уайтом, на самом деле Сэм Фишер. Он весь семестр ждал случая похитить тебя.

— Уайт! Так это — Сэм Фишер? — Огден восхищенно поцокал. — Слушайте-ка, да он молоток!

— Они отправились за остальной шайкой.

— А чего вы копов не вызвали?

— Они провод перерезали.

Его это только позабавило и восхитило. Он широко улыбался, маленький негодяй.

— Да, молоток! — повторил Огден. — Вот уж точно ловкач! На этот раз он меня похитит. Держу пари на никель, что победит он!

Меня его отношение раздражало. Он, причина всех треволнений, воспринимает их как спортивное состязание, устроенное ради его потехи! Что бы ни случилось со мной, ему ничего не грозит, но это меня не утешало. Если б я считал, что мы друзья по несчастью, то смотрел бы на толстого гада дружелюбнее. Но теперь я едва удерживался, чтобы не стукнуть его.

— Если уходим, нам лучше не терять времени, — подсказала Одри.

— Думаю, попробовать стоит.

— Что такое? — всполошился Золотце. — Куда еще уходим?

— Мы хотим выбраться через черный ход и попытаться ускользнуть в деревню.

Комментарий Золотца был короткий и деловитый. Он не стал смущать меня похвалами моему стратегическому гению.

— Дурацкая игра! — прокомментировал он. — В такую-то дождину? Нет уж, сэр.

Это новое осложнение взорвало меня. При планировании своих маневров я принимал, как само собой разумеющееся, что участвовать он будет охотно. Теперь я смотрел на него, как на лишний багаж, помеху для отступающей армии. Причем, заметьте, еще и бунтовщика. Взяв мальчишку за шиворот, я встряхнул его, дав выход своим чувствам. Это оказалось разумным. Такой довод он понял.

— Ой, да ладно! — буркнул он. — Как хотите. Пойдемте. По мне, это полная дурость.

Даже если бы ничего больше не случилось, хватило бы отношения Золотца, чтобы погубить наше бегство. Важнее всего для победы, чтобы самую слабую надежду воспринимали с энтузиазмом; Огден же с самого начала омрачил дело унынием. Раздраженный, сонный, он осуждал все и вся. Пока мы шли к задней двери, он сыпал оскорбительными замечаниями. Я угомонил его перед тем, как тихонько отодвинуть засов на двери, но он уже столько наговорил, что пыл мой окончательно угас. Не знаю, какой эффект произвело бы на Наполеона, если бы его армия — скажем, перед Аустерлицем — называла его маневры «дурацкой игрой» а его самого «чурбаном» и «олухом». Черный ход «Сэнстед Хауса» выходил на узкий, мощенный плитками двор, закрытый со всех сторон, кроме одной. Налево располагался сарайчик, где хранился уголь, приземистое строение, похожее на амбар; направо — стена, возведенная архитектором по чистой прихоти. Никакой цели я так и не смог обнаружить, хотя там устроился кошачий клуб.