Пэлем Вудхауз - Том 15. Простак и другие

Громкий стук в дверь перебил поток его красноречия. Антракт закончился, начался второй раунд.

Сейчас, когда я задул свечу, мрак в конюшне стоял непроглядный, а сочетание шума и темноты действует на нервы. Оставайся я спокойным, я бы попросту7 плюнул на удары. Судя по шуму, били каким-то деревянным орудием, как выяснилось потом — молотком из плотницкой. Дверь осталась бы в целости и сама, без моего вмешательства. Для новичка в битве, однако, сохранять хладнокровное бездействие — самый трудный подвиг. Шум меня раздражал, я преувеличивал его значимость. Мне казалось, что этому немедля нужно положить конец.

Минутой раньше я посадил синяк на голень, стукнувшись о пустой упаковочный ящик, выброшенный вместе с другим хламом на конюшню. Теперь я нашарил его и, бесшумно поставив под окно, залез на него и выглянул. Найдя задвижку у окна я приподнял раму. Снаружи ничего не было видно, но шум стал явственнее. Просунув руку через решетку, я наугад выстрелил. В практическом смысле поступок имел свои изъяны. Выстрелы и вблизи вряд ли угодили бы в невидимую цель. Но как символ они произвели изумительный эффект. Двор вдруг наполнился танцующими пулями. Ударив о плитку двора, пули отскакивали, отбивая кирпичи у дальней стены и, отрикошетив от нее, разлетались по всем направлениям. В общем, вели себя в манере, рассчитанной обескуражить самое мужественное сердце.

Осаждающая сторона не стала задерживаться, чтобы поспорить. Нападавшие бросились врассыпную. Я слышал, как цокают каблуки по всем направлениям компаса. Еще несколько секунд, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием дождя. Второй раунд получился коротким, он едва заслуживал названия раунда. Как и первый, закончился он целиком и полностью в нашу пользу.

Я спрыгнул с ящика, раздуваясь от гордости. У меня не было никакого опыта, и, однако, я провел бой как настоящий ветеран. Да, у меня есть полное право чувствовать себя победителем. Я снова зажег свечу и покровительственно улыбнулся гарнизону. Золотце, сидя на полу, слабо хватал ртом воздух. Он даже на минутку умолк. Одри в дальнем углу выглядела бледной, но спокойной. Её поведение было безупречным. Ей было нечего делать, и она держалась со спокойным мужеством, завоевавшим мое восхищение. Она вела себя именно так, как и положено в критической ситуации. С таким храбрым, сверхкомпетентным командиром, как я, ей только и требовалось ждать и не мешаться под ногами.

— Я никого не ранил, — объявил я, — но все разбежались, как кролики. Теперь они уже за пределами Хэмпшира.

И я снисходительно рассмеялся. Я мог позволить себе снисходительно посмеяться над врагом.

— А они вернутся?

— Возможно. В таком случае… — Я пощупал левый карман куртки, — мне лучше приготовиться. — Я пощупал правый карман. — Н-да, приготовиться, — тупо повторил я. Меня прошиб липкий пот. Голос мой поник — ни в одном кармане не оказалось ни единого патрона, а я-то считал, что их полно. В минуты сильного волнения любой может промахнуться. Я допустил промах, забыл свои боеприпасы.

Хотелось бы мне считать, что утаил я это открытие лишь из-за благородного желания избавить своих спутников от лишнего беспокойства. Но, боюсь, что моя скрытность диктовалась иным — я содрогался от одной мысли, что Золотце прознает о моей слабоумной небрежности. Даже во времена опасности человек сохраняет свои слабости, и я чувствовал, что не в силах вынести его комментариев. Если он уже позволял себе нотки раздражительности, то воображение никло при мысли, до каких глубин язвительности он дойдет, если я открою правду. Я постарался поправить ситуацию веселым оптимизмом.

— Они уже не вернутся, — убежденно заявил я и попытался поверить этому.

Золотце, как обычно, отпустил раздражающее замечание.

— Ну, тогда давайте выбираться отсюда, — потребовал он. — Не хочу я торчать всю ночь в этом проклятом леднике. Я простужусь, у меня слабая грудь. Если вы так уверены, что спугнули их, давайте сматываться.

Заходить так далеко я был не готов.

— Может, они где-то поблизости. Прячутся.

— Ну и что? Пусть меня похитят, я не возражаю.

— Думаю, нам лучше подождать, — заметила Одри.

— Конечно, — подхватил я. — Безумно выходить сейчас отсюда.

— Кхе-кхе-кхе, — закашлял Огден, и с этой минуты не переставал сухо покашливать.

Я, конечно, не верил всерьез, что моя демонстрация положила конец осаде. Я угадывал, что перед возобновлением вражеских действий будет определенный перерыв, но слишком хорошо знал целеустремленность МакГинниса, чтобы вообразить, что он откажется от цели из-за нескольких выстрелов наугад. Впереди у него целая ночь, рано или поздно он вернется. Рассудил я верно. Нудно и томительно текли минуты, врага не было, потом, карауля у окна, я услышал шаги, пересекающие двор, и тихие осторожные голоса. Сражение возобновлялось.

Яркий свет проник в окошко, отбросив широкий круг на потолок. Сообразить, что происходит, было нетрудно. Они сходили к автомобилю и притащили одну фару — коварный ход, в котором я увидел руку Сэма. Обезопасив таким образом опасное место, они с безудержной яростью возобновили атаку. Молоток заменили каким-то орудием поувесистее, железным на этот раз. Скорее всего, разводным ключом от машины. Орудие грозное, и даже крепкая дубовая дверь содрогалась под ударами. Полетели щепки, и я решил, что пришло время отступить на вторую линию укреплений. Сколько выдержит дверь, сказать трудно, но я сомневался, что дольше нескольких секунд.

Я вновь зажег свечу, потушенную из соображений экономии, и, поймав взгляд Одри, дернул головой, показывая на лестницу.

— Ты пойдешь первой, — прошептал я.

Огден наблюдал, как она исчезла в люке, потом с самым решительным видом повернулся ко мне.

— Если думаете, что заставите и меня подняться, то здорово промахнулись. Я буду сидеть тут. Пусть ворвутся и пусть забирают меня. Устал я от ваших дурачеств.

На словесный спор времени не было. Я схватил его в охапку (он лягался), поднял по лестнице и втолкнул в люк. Огден испустил свой фирменный заливистый визг. Это вдохновило нападавших, точно пение горна. С удвоенной силой посыпались на дверь удары.

Я взобрался по лестнице и опустил за собой крышку люка. Воздух на чердаке был душный и затхлый, пахло скошенным сеном. Не то местечко, какое человек выбрал бы по доброй воле, чтобы посидеть и отдохнуть. Слышалось шуршание, по ветхому полу прошмыгнула крыса, Одри сдавленно вскрикнула, а Золотце с отвращением буркнул: «Тьфу, дрянь!» Какие бы достоинства ни имело это убежище в качестве крепости, оно было, вне сомнений, мерзее некуда.

Удары в дверь дошли до предела. Очень скоро раздался треск, от которого сотрясся пол, на котором мы сидели, а наши соседи-крысы, точно обезумев, засновали взад-вперед в страшном смятении. Свет автомобильной фары просочился сквозь многочисленные щели и трещины, проделанные временем в старых досках. Почти посередине зияла большущая дыра, ставшая своего рода прожектором, что позволило нам в первый раз разглядеть место, где мы укрылись. Чердак был высокий, просторный. Крыша находилась футах в семи над нашими головами. Я мог выпрямиться во весь рост без всяких затруднений.