Пэлем Вудхауз - Том 16. Фредди Виджен

Айви, горничная, кормила на кухне кошек, которые всегда обедали в этот час, когда с черного хода зазвонил колокольчик. Она пошла открывать и увидела перед собой, как выразился бы поэт Теннисон, мужа величавейшей осанки. [39] Муж величавейшей осанки — А. Теннисон, «Смерть Артура». Тот обратился к ней отеческим тоном — так говорило бы выдержанное бургундское, если бы обрело голос.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Добрый вечер, сэр.

— А как вас зовут, милочка?

Айви ответила, что ее зовут Айви. Посетитель одобрительно кивнул.

— Какое красивое имя! Мистер Коулман дома?

— В буфетной, сэр.

— Сделайте одолжение, проводите меня к нему. Коулман возлежал в кресле, читая детективный роман.

— К вам джентльмен, мистер Коулман, — сказала Айви и вернулась к кошкам. Джентльмен спросил, может ли он переговорить с мистером Коулманом по очень спешному делу, и, чтобы сразу создать доверительную атмосферу, предложил сигару весьма отменного качества. Гораций был бережлив, но на табаке не экономил.

— Моя фамилия Эпплби, — представился он. — Вы, вероятно, спрашиваете себя, в чем причина этого неожиданного визита. Если совсем коротко, мистер Коулман, я предложу вам способ улучшить свое материальное положение.

Юстас Коулман сигару взял, но всем своим видом выказал, что это не накладывает на него никаких обязательств. Человек он был осторожный, а первые слова прозвучали подозрительно похоже на речь страхового агента. Вскоре, предполагал он, визитер вытащит из внутреннего кармана брошюрку и начнет рассказывать о мудрой системе накопления, при которой всю сумму страховки (включая проценты) получит член фонда, переживший остальных. Он сдержанно сказал: «А!», и Гораций продолжал:

— Но прежде я должен сообщить дурные известия о вашем отце.

— Мой отец умер десять лет назад.

— У вас неверные сведения, — поправил Гораций. — Он не умер, но тяжело болен, и я приехал вас подменить, чтобы вы могли поспешить к болящему. Вероятно, вы думаете про себя, что Коулман незаменим, но я буду стараться изо всех сил. Позвольте сказать, что я служил дворецким в лучших домах. Сейчас временно на покое.

Коулман слегка встревожился. У него зародились сомнения в душевном здоровье собеседника. Посетитель выглядел вполне нормальным, но детективный роман учил не доверять первому впечатлению. Безумец, совершивший четыре убийства и замышляющий пятое, описывался там как человек с внешностью скромного университетского профессора. Коулман задрожал и уронил пепел с сигары, но тут, на его счастье, Гораций поспешил с объяснением.

— Мне необходимо закрепиться в Мэллоу-холле, мистер Коулман. Я намерен развернуть наступательную кампанию. Поскольку это выражение несколько расплывчато, выражусь яснее: я собираюсь ухаживать. Я влюблен, мистер Коулман.

— Что-что?

— И единственная надежда привести дело к счастливой развязке — обосноваться в доме, где работает моя обожаемая, чтобы ежедневно ее видеть и, по возможности, внушить ответное чувство. Вряд ли необходимо объяснять, что предмет моих воздыханий — Айви, — продолжал Гораций, надеясь, что правильно запомнил имя.

Мистер Коулман успокоился. Стало ясно, что гость — не сумасшедший убийца. Счастливо овдовев после нескольких бурных лет брака, он сам не имел ни малейшего желания ухаживать за Айви, поскольку считал женитьбу игрой в наперстки и не рассчитывал со второй попытки сорвать куш. Однако ясность взгляда он не утратил и понимал, что Айви вполне способна увлечь мужчину ладной фигуркой и смазливым личиком в обрамлении густых белокурых волос. Еще он знал, что Айви встречается с сержантом веллингфордской полиции, о чем и сказал, считая своим долгом предупредить о возможных преградах. Гораций ответил, что знает о сопернике, но не намерен воспринимать его всерьез. Сержант — тьфу, деревенский увалень.

— Думаю, что без труда сумею ее отбить, — сказал он, — но для этого мне надо быть на месте. Отсюда маленькая уловка, которую я выдумал.

— И вы хотите, чтобы я заявил об уходе.

— Вот именно.

— Я должен предупредить за месяц.

— Но не когда ваш отец лежит на смертном одре. Уверен, в этом случае мистер Бонд разрешит вам уехать незамедлительно.

— Возможно.

— Всенепременно. И потом, вы же не увольняетесь. Ему придется промучиться без вас лишь некоторое время — скажем, несколько недель.

Мистер Коулман выпустил облако дыма. Глаза его сузились. При обсуждении серьезной сделки всегда наступает такой момент.

— И что, — спросил он, — я получу взамен? Гораций ждал этого вопроса.

— Десять фунтов? — предложил он.

Коулман улыбнулся как человек, услышавший забавную шутку.

— Двадцать?

Снова улыбка.

Чувствуя, что его бережливая душа завязывается морским узлом, Гораций сказал:

— Пятьдесят?

Казалось бы, такая щедрость должна была произвести на Коулмана впечатление, но тот лишь скривился.

— Так я и поверил.

— Во что?

— В то, что у вас есть пятьдесят фунтов.

— Думаете, нет?

— Уверен.

— Вот как? — оскорбился Гораций. — Так позвольте сказать, что сегодня я выиграл на бегах сто фунтов и все они при мне.

— На том и сойдемся, — сказал Коулман с довольным видом человека, нашедшего взаимоприемлемое решение. — Сто будет в самый раз.

Слишком поздно Гораций понял, что собеседник хитростью выманил у него неосторожное признание. Безумием было посвящать Коулмана в тайну своего богатства. Короче, он поддался соблазну, от которого столько предостерегал ребят, — соблазну похваляться деньгами.

Разумеется, он мог изменить планы и вернуться домой ни с чем, однако рассказ Ады воспламенил его до такой степени, что отступить было невозможно. Кроме того, это значило бы подвести ребят. Разумеется, они не посвящены в новый проект и не разочаруются, однако на его совести тяжким грузом будет лежать мысль, что он по скупости лишил их возможных доходов. Разумеется, больно расстаться со ста фунтами, но деньги будут потрачены не зря, если в итоге ему не стыдно будет смотреть ребятам в лицо.

Он вздохнул. Другая сторона ожидала решения, и тянуть не имело смысла. Гораций вытащил искомую сумму, и Коулман спрятал деньги в задний карман брюк.

— Посидите тут, пока я ему скажу, — произнес он.

— Как вы объясните, что я оказался здесь с вестями о вашем отце?

— Не подумал.

— Всегда обо всем думайте. Лучше сказать, что я — ваш двоюродный брат.

— Или родной?

— Двоюродный. Для родных мы недостаточно схожи.

Гораций всегда был внимателен к мелочам. И впрямь, Юстас Коулман не дотягивал до его высоких стандартов, будучи щуплым и без единой залысины.

Через несколько минут Коулман вернулся и сообщил, что человеколюбивый хозяин не только не возражает против смены мажордома, но и выражает всяческое сочувствие.