Пэлем Вудхауз - Том 17. Джимми Питт и другие

Ее улыбка была такой дружелюбной, что от негодования Ролло не осталось и следа.

— Совсем чуть-чуть, — солгал он.

— Разрешите объяснить, сэр, — сказал Уилсон.

— Ну, конечно! Тогда мне не придется ломать голову над этой историей. Приступайте, и не бойтесь мне наскучить.

— Мы с миссис Уилсон — старые друзья, сэр. Родом из одного селенья.

Лицо Ролло прояснилось.

— Боже мой! Маркет-как-его-там! Ну конечно! Так она…

— Именно, сэр. Если помните, вы как-то спрашивали, любил ли я когда-либо, и я ответил утвердительно.

— И это была…

— Мы с миссис Уилсон были помолвлены и собирались пожениться. Произошло недоразумение, полностью по моей…

— Джим! По моей!

— Я вел себя как дурак.

— Нет-нет! Ты же сам знаешь… Тут вмешался Ролло:

— Что дальше?

— Когда вы послали меня с цветами, сэр, мы обо всем поговорили, и вот, пожалуйста…

Невеста отвлеклась от орехов и посмотрела на Ролло:

— Вы ведь не сердитесь? — улыбнулась она.

— Сержусь? — повторил он за ней. Конечно, было бы вполне естественно, если бы он, ну, скажем, не то чтобы сердился… И вдруг его осенило: у этой ситуации есть свои преимущества.

— Сержусь? — воскликнул он. — Да что вы! Я ужасно рад, что пришел как раз к свадебному завтраку. Именно то, что сейчас нужно. Раз уж мы все здесь, давайте повеселимся. Уилсон, старина, изобразите, как жених смешивает бренди с содовой. Миссис Уилсон, если вы завтра заглянете в театр, то обнаружите два-три небольших свадебных подарка. Букеты (правда, боюсь, они слегка увянут), браслет и золотого божка с рубиновыми глазками. Надеюсь, он принесет вам счастье. Да, кстати, Уилсон!

— Сэр?

— Если это слишком деликатный вопрос, можете не отвечать, но мне интересно. Полагаю, вы не следовали графику Скорее, ваш местный способ, да? Ну, как положено в этом э-э…

— Маркет Бамстеде, сэр, — сказал Уилсон. — Вот именно Ролло глубокомысленно кивнул.

— Думается мне, — произнес он, — там кое в чем разбираются.

— Весьма солидное селенье, сэр, — согласился Уилсон.

Наступили каникулы, и комитет гольф-клуба постановил, что за плату в двадцать гиней отцы семейств могут не только сами торчать на поле, но и приводить любое количество отпрысков. Соответственно, все лунки облепила хохочущая детвора. Измученный взрослый, который в течение десяти минут вынужден был разбирать, за сто или за сто двадцать ударов добрался маленький Клод до девятого грина, рухнул в кресло рядом со старейшим членом клуба.

— Как успехи? — поинтересовался мудрец.

— Никак. — мрачно отвечал его собеседник. — На шестой чуть не зашиб мячом одного ангелочка, да тот увернулся. Все, устал. Дети должны катать обручи на проезжей части. Гольф — для взрослых. Как прикажете играть, когда каждую лунку загораживает целый выводок мелюзги?

Старейшина помотал головой. Он не готов был подписаться под этим высказыванием.

— Без сомнения, — сказал старейшина, — дети на поле для гольфа раздражают игрока, склонного проходить все лунки за один вечер, однако лично мне приятно видеть, как люди — а к этой категории безусловно относятся и юные гольфисты, даже если сейчас вы со мной не согласны — с малых лет приобщаются к благороднейшей из игр. Гольфом, как корью, нужно заразиться в детстве, ибо в зрелом возрасте болезнь протекает с тяжелыми осложнениями. Позвольте рассказать о Мортимере Стерджисе — его история как нельзя лучше иллюстрирует мои слова.

Мортимер Стерджис, когда я с ним познакомился, был беспечный тридцативосьмилетний джентльмен с приятным актером и независимыми доходами, которые время от времени подкреплял осторожной игрой на бирже. Хотя к гольфу он в то время еще не приобщился, нельзя сказать, что жизнь его протекала совсем уж впустую. Он прилично играл теннис, никогда не отказывался спеть на благотворительном концерте и охотно помогал бедным. В общем, славный малый, скорее приятный, чем притягательный, без серьезных пороков или героических добродетелей. На досуге он коллекционировал фарфоровые вазы и был обручен с Бетти Уэстон, прелестной девицей двадцати пяти лет, которую я знаю с детства.

Мне нравился Мортимер — он всем нравился. 1ем не менее я удивлялся, что Бетти с ним обручилась. Как я уже говорил, в нем не было притягательности — того внутреннего магнетизма, который, как мне казалось, должен в первую очередь привлекать Бетти. Она была девушка пылкая, восторженная, и мне в роли ее кумира виделся рыцарь или корсар. Однако, разумеется, спрос на рыцарей и корсаров нынче превышает предложение; теперешние девушки вынуждены умерить свои запросы. Должен сказать, что Мортимер Стерджис вполне устраивал Бетти — по крайней мере, так представлялось.

Тут появился Эдди Дентон, и начались неприятности.

В тот вечер мы с Бетти пили чай у знакомых, после чего я пошел ее проводить. По дороге мы заметили Мортимера: завидев нас, тот припустил навстречу, размахивая листом бумаги. Он был явно чем-то взволнован, чего за этим уравновешенным человеком, как правило, не водилось. Широкое добродушное лицо сияло.

— Отличная новость! — закричал Мортимер. — Старина Эдди возвращается!

— Ой, милый, как я за тебя рада! — сказала Бетти. — Эдди Дентон — лучший друг Мортимера, — объяснила она мне. — Морти столько о нем рассказывал, что я сама жду его не дождусь.

— Вот увидишь! — вскричал Мортимер. — Старый добрый Эдди! Он просто чудо! Лучший человек на земле! Мы сидели за одной нартой в школе и в университете. Второго такого нет! Вчера вернулся в Англию из Центральной Африки. Путешественник, — пояснил он, обращаясь ко мне. — Всю жизнь по таким местам, где белому человек — смерть.

— Путешественник! — выдохнула Бетти как будто про себя.

Боюсь, на меня слова Мортимера не произвели столь же сильного впечатления. Уверен, трудности кочевой жизни порядком преувеличены — по большей части самими землепроходцами. В большой стране, как, например, Африка трудно куда-нибудь не попасть — иди себе да иди. Нет, мне подавай человека, который может нырнуть под землю на площади Пиккадилли и отыскать нужную платформу метро, руководствуясь лишь множеством невразумительных указателей. Впрочем, все мы устроены по-разному, и, судя по румянцу, вспыхнувшему на щечках Бетти, она путешественниками восхищалась.

— Я сразу послал телеграмму, — продолжал Мортимер, — и пригласил его сюда. Два года не виделись. Мне не терпится, милая, познакомить тебя с Эдди! Он — в твоем вкусе. Я знаю, как ты романтична, как обожаешь приключения и все такое. Вот услышишь, как Эдди последним патроном уложил дикого буйвола бонго, когда все понго — туземные носильщики — попрятались в донго, то есть в кусты.