Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие

— Вижу, мой ангел мешает вашему хоккею, — сказала она. — О, капитан Фосдайк! Вы здесь? Угостите меня коктейлем.

Она нежно поцеловала пекинеса в макушку и унесла в клуб вместе с мячом.

— Они в баре, — сказала учительница. — Придется выбивать оттуда. Трудный удар. Я бы взяла ниблик.

Капитан смотрел на блондинку, мучительно морща лоб.

— Где-то я ее видел, но где? Кто она?

— Богатая бездельница, — отвечала краса педагогики, склонная к социализму.

— Богатая?

— Это Лулабель Спрокет, наследница Лучших Сардин. Миллионов сто, я думаю.

— У нее лично? Прямо у нее? — заволновался Фосдайк. — Ну, знаете ли! Так-так-так-так… — он обернулся к Эгнес. — Ты говоришь, не поженимся? Как хочешь, моя дорогая, как хочешь. Желаю успеха. Пардон…

И он исчез в дверях клуба.

— Выигрыш ваш, — отрешенно сказала Эгнес.

— Что ж, это можно, — сказала учительница.

Эгнес стояла у восемнадцатой лунки, озирая свою разбитую жизнь. Дело было не в Фосдайке, шоры упали с ее глаз. Она потеряла Сидни. Что она, с ума сошла, порывая с ним?

Ответ был: «Конечно».

Сама разбила надежду на счастье, как разбивает глупый ребенок дорогую игрушку?

«Вот именно».

Увидит ли она его?

Видимо, ответ был: «Да, хоть сейчас» — ибо он вышел из клуба.

— Сидни! — вскричала она.

Он был какой-то поникший. Плечи обвисли при всей их широте, глаза глядели тускло и горестно.

— А, привет… — сказал он. Они помолчали.

— Как миссис Спотсворт?

— Э? Выиграла.

Они опять помолчали.

— И расторгла помолвку, — добавил он.

Дождь по-прежнему лил, но Эгнес показалось, что Ист Бамтон залит солнцем.

— Хотела уйти из-за дождя. Я ее взял за ухо и стоял над ней всю игру. Раза два, признаюсь, ей врезал. В общем, она победила, но не обрадовалась. У восемнадцатой лунки она сказала, что я очень изменился с египетских времен, так что лучше нам не встречаться ни в каком воплощении.

Эгнес глотнула воздух, как та занятная рыбка, которую ловят во Флориде.

— Так ты свободен?

— Слава Богу. И что я в ней нашел, ты мне скажи? Но все это неважно, раз я потерял тебя.

— Ничего ты меня не потерял!

— Прости, а Фосдайк?

— Я тоже сейчас расторгла помолвку. О, Сидни, давай скорей поженимся под аркой из клюшек, а то мы еще что-нибудь натворим! Ты представляешь…

Она начала, не жалея выражений, но ушла недалеко, поскольку Сидни Макмердо прижал ее к своей груди. А когда такие люди прижимают тебя к груди, тут не поговоришь, а то задохнешься.

Алфред Джукс и Уилберфорс Брим заканчивали чемпионат клуба. Брим легким ударом обеспечивал себе победу. Молодой человек, сидевший рядом со Старейшиной, смотрел на последнюю лунку и говорил, что потеря десяти долларов не поколеблет его веры в Джукса. Он считал, что тот играет лучше Брима.

Мудрый Старейшина кивал без особого пыла.

— Может быть, и так, — согласился он, — но оба они далеко не совершенны.

— У них нет гандикапа!

— Это верно. Однако игрока создает не техника, а некий дух. Джукс и Брим недостаточно серьезны. Как-то Джукс бросил игру, потому что его кэдди убила молния, а Брим загнал мяч в осиное гнездо и не хотел выбивать его оттуда. То ли дело Бьюстридж!

— Кто?

— Хорес Бьюстридж. Вот это игрок.

— Какой у него гандикап?

— Да немалый, двадцать четыре. Мяч его не всегда бывал, где надо, зато сердце… Когда я думаю о том, что он пережил, играя за Президентский кубок, мне вспоминается «Excelsior» покойного Генри Уодсворта Лонгфелло. Конечно, вы знаете эти стихи.

— Читал наизусть перед гостями. В детстве, естественно.

— Жаль, что не слышал, — откликнулся вежливый старец. — Значит, вы помните, как, взбираясь все выше, герой отказывается от мечты прильнуть главой к груди девичьей, хотя имеет полную возможность. Как вам известно, в его глазах слеза сверкала, но он упорно повторял: «Excelsior!». To же самое случилось и с Хоресом.

— Вы простите, — сказал молодой человек, — но мне всегда казалось, что этот тип глуповат. Зачем он туда лез? В конце концов, простая прогулка…

— Представьте, что он хотел выиграть кубок.

— Ничего там этого нет. А разве за лазанье по горам дают кубки?

— Мы говорим о разных вещах, — сказал Старейшина. — Вы имеете в виду субъекта со стягом и звонким гласом, я — Хореса Бьюстриджа. Чтобы рассеять недоразумение, расскажу вам эту повесть. Начнем с великой любви к Вере Уизерби.

Далеко не сразу (сказал Старейшина) догадался я об этом чувстве. Местные Ромео обычно делятся со мной, иногда их хоть отбавляй. Но Бьюстридж был сдержан. Я совершенно случайно узнал о его любви.

Однажды утром я сидел примерно здесь, размышляя о том о сем, когда ветерок пригнал ко мне какую-то бумажку. Она опустилась у моих ног, и я ее поднял. Вот что я прочитал:

Памятка

Сам Б. Ребра. Глаза

М. Б. Эльфы. Цветы. Насекомые

И. Понимание.

А. Если М., гл., но б. л.

Изучив это, я несколько забеспокоился. Шпионы, знаете, секретный код…

Тут я заметил, что ко мне бежит Хорес.

— Бумажки не видели?

— Не эта?

Он взял ее и спросил, помолчав:

— Наверное, думаете, что это значит?

Я признал, что думаю, и он опять помолчал. Потом в глазах его появился знакомый блеск. И впрямь, откровенность забила из него, как пиво из бутылки. Влюблен он был в Веру Уизерби, племянницу некоего Понсфорда Ботса. Естественно, он излагал дело дольше, сравнивая ее глаза со звездами и тому подобное.

— Вы признались ей? — спросил я.

— Еще нет. Я налаживаю контакт с семьей. Они должны ко мне привязаться. Иначе я не посмею перейти к действиям. Вот это — памятка о каждом из них.

Я взял у него бумажку.

— Что значит, «Сам Б., ребра, глаза»?

— Ну, это просто. Когда Боте рассказывает анекдоты, он тычет тебя в ребра. Значит, надо смеяться. Иногда он просто выкатывает глаза.

— А вот это: «М. Б., эльфы, цветы»?..

— Очень важно! Миссис Боте немного не в себе. Может, вы читали ее книги? Их три: «Эльфы, мои друзья», «Как разговаривать с цветами», «Милые москиты». Это надо знать наизусть.

— Кто такой «И»?

— Ирвин, их сынок. Влюблен в Дороти Ламур. [50] Дороти Ламур — американская киноактриса; настоящее имя — Мэри Лета Дороти Слейтон (1914–1996). Надо слушать и сочувствовать.

— Теперь — «А».

— Пудель Альфонс. Имеет огромное влияние. Его надо гладить, но осторожно, а то тяпнет за ногу. Отсюда «береги лодыжки».

— Сложновато, — заметил я, возвращая список. — Лучше бы заняться девицей. Ну что ж, желаю удачи.

История заинтересовала меня, и я не спускал глаз с Хореса. Я видел, как он гуляет с Ботсом, слышал «Один ирландец…», и удивлялся звонкости смеха, когда рассказчик выкатывал глаза.

Как-то услышал я и что-то вроде пулемета, а свернув за угол, увидел, как Хорес с неподдельным сочувствием ударяет Ирвина по плечу. Карманы его топорщились, набитые печеньем для Альфреда, и время от времени он рассказывал, как читает «Москитов» или «Цветы». Это, признавался он, требует большого упорства, но есть и польза — он знает об эльфах намного больше прочих людей.