Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие

— Скажите, — спросил я, — вы так разговариваете, потому что иначе не можете, или просто играете роль, как прочие характерные актеры, которых в этом доме хоть пруд пруди?

Он сразу сбросил маску, перейдя на безупречный американский:

— Прямо в точку, приятель. Мой профиль — комедии и семейные мелодрамы. Как только удастся застать старого хрыча одного, выдам ему скорострельный монолог на этническом диалекте, такой, знаешь, со слезой, и будь я проклят, если он мигом не поставит свою подпись на контракте — быстрее, чем цыпочка из массовки поедает икру. Мы тут все братья по ремеслу.

— Мне говорили, — кивнул я. — Послушайте, вы, случайно, не видели тут поблизости Чаффинча?

Я все еще надеялся вопреки очевидности. Лакей покачал головой.

— Он уехал.

— Я знаю, просто подумал, что он, может быть, вернулся.

— Нет, с концами. Позвонил с вокзала час назад и сказал, что едет в Нью-Йорк, потому что получил наследство от богатого дядюшки из Австралии. Везет же некоторым…

Не думаю, что я и в самом деле продолжал надеяться вопреки очевидности, но теперь уж очевидность точно взяла верх. В свете информации, полученной из первых рук, любой оптимизм теперь выглядел глупо. Интуиция меня не обманула. Мерзавец, как я и предполагал, прибрал к рукам общую кассу и был таков. Я тихо застонал и дрожащей рукой взъерошил золотистые кудряшки.

Однако жизнь в образе Джо Кули имела то преимущество, что никогда не позволяла переживать о чем бы то ни было слишком долго. Едва усядешься поудобнее и начнешь себя жалеть, как случается что-нибудь еще похуже, и поневоле приходится переключаться.

— Ну ладно, приятель, — сказал лакей, — давай, поворачивайся.

— Простите?

— Старуха велела тебя привести.

Вот тут-то я и перестал думать о Чаффинче. Душа у меня ушла в пятки.

— Она хочет меня видеть?

— Ну да, — пожал он плечами.

— Не сказала, зачем?

— Нет.

— А про лягушек она не упоминала?

— Нет, не слышал.

У меня зашевелилась слабая надежда, что карающая длань еще не занесена. Войдя в комнату мисс Бринкмайер, я обнаружил ее в постели. Рядом стоял мистер Бринкмайер. Одежда с кровати исчезла, так же, как и ботинки со зловещим содержимым. Куда их убрали, неизвестно, во всяком случае, было ясно, что беда пока прошла стороной, и я сразу оживился.

— Так-так, — с жизнерадостной улыбкой произнес я, потирая руки. — Как дела, как… э-э… самочувствие?

В лицо мне с сочным чавканьем ударилось что-то мягкое. Больная запустила в меня грелкой. Тут я понял, что несколько переборщил с оживлением. С ним всегда следует быть осторожней.

— Оставь свои ухмылки и хихиканье! — раздраженно бросила старуха.

Ее брат, по обыкновению, выступил в роли миротворца.

— Она очень нервничает, — извиняющимся тоном объяснил он. — Такое потрясение…

— Еще бы! — поддакнул я, убрав улыбку, не встретившую восторгов публики, и делая теперь ставку на сочувствие. — Когда тебя швыряют в бассейн, нервная система неизбежно страдает. Когда я это увидел, то сказал себе…

Мисс Бринкмайер, которая после меткого броска бессильно упала на подушки, снова вдруг села.

— Ты что, все видел?

— Да, а как же.

— Ты смог бы опознать того негодяя?

— Демона, — поправил мистер Бринкмайер, любивший точность. — Должно быть, тот самый, о котором писали в газетах.

— Ты сможешь опознать этого демона? — повторила она.

— Само собой, — уверенно кивнул я. — Такой мелкий, плюгавый, лицо тонкое, как у женщины…

— Чушь! — фыркнула Бринкмайерша. — Он был здоровенный, как горилла!

— Да нет, что вы!

— Пф! — отмахнулась она с той характерной теплотой, которую всегда обнаруживала в моем присутствии. — Мальчишка — просто идиот!

Мистер Бринкмайер снова решил прибегнуть к дипломатии.

— А может быть, — прищурился он, — это и была горилла?

— Ты тоже идиот, и еще похуже!

— Я просто вспомнил, — продолжал он, — что Метро-Голдуин-Майер как раз снимает что-то про Африку…

— Боже мой, что за чушь, — вздохнула она.

— Вот одна из их горилл и сбежала… Так или иначе, полиция скоро приедет и во всем разберется.

— Как же, разберется она, — хмыкнула мисс Бринкмайер, которая явно не питала особого доверия к представителям властей. — Ладно, что теперь говорить. Разговор о другом: Мичиганских Матерей я отменила.

— Как! — воскликнул я, потрясенный радостной новостью. — Отправили их обратно в Мичиган? Отлично! Правильное решение.

— Не будь кретином! С какой стати мне их отправлять? Я просто перенесла прием на завтра, потому что сегодня не в состоянии ими заниматься.

— И на открытии статуи тоже не сможешь быть, — незаметно подмигнул мне Бринкмайер. — Вот беда-то!

— Ну конечно, не смогу. Остается только надеяться, что вы с мальчишкой все там не провалите… Теперь убери его. — Она с содроганием взглянула на меня и вновь устало откинулась на подушки. — Мне еще хуже делается от этой дурацкой физиономии. Отведи в комнату и не выпускай до самой церемонии.

— Да, дорогая, — закивал Бринкмайер, — очень хорошо. А ты постарайся как следует выспаться.

Мы вышли в коридор. Здесь он немного расслабился, оставив манеры любящего брата у постели больной сестры, а у меня в комнате расцвел сияющей улыбкой и отвесил мне шлепок по спине.

— Йо-хо-хо!

Удар был столь неожиданным, что от падения меня спас только комод.

— Простите? — удивленно обернулся я.

— Она не придет открывать статую! — радостно объяснил он.

— Я слышал.

— Ты что, не понимаешь? — Он попытался снова огреть меня по спине, но на сей раз я был начеку. — Это значит, что фрак и стоячий воротничок отменяются!

— О!

— И гардения тоже!

— О!

— И никаких гетр!

Его энтузиазм оказался заразительным.

— А поцелуй? — воскликнул я. — Его тоже не будет?

— Ну конечно!

— Достаточно ведь обменяться вежливыми кивками, правда?

— Само собой!

— А может, и всю дурацкую затею с букетом отменим? — с надеждой спросил я.

Однако заходить так далеко мистер Бринкмайер оказался не готов.

— Нет, — вздохнул он, — боюсь, эпизод с букетом придется сохранить. В женских колонках про это любят писать, а если сестра ничего не найдет в газетах, то сразу спросит.

Я мрачно кивнул. В президенты кинокомпаний дураков не берут.

— Да, вы правы.

— Но без поцелуев!

— Разумеется.

— Без воротничков, без гардений и без гетр! — Закончив разговор на этой счастливой ноте, он направился к двери. — Йо-хо-хо!

Оставшись один, я в радостном возбуждении принялся мерить шагами комнату. Разумеется, будущее все еще оставалось окрашенным в мрачные тона. Проклятые Мичиганские Матери никуда не делись, их просто отложили. Нос статуи оставался таким же красным. Две оставшиеся лягушки по-прежнему наслаждались свободой. Тем не менее я успел уже столько всего натерпеться, что был благодарен судьбе за любой подарок, и одной мысли о том, что мы не будем публично целоваться с Т. П. Бринкмайером, оказалось достаточно, чтобы заставить меня чуть ли не парить в воздухе от счастья.