Стефан Жеромский - Бездомные

Послышался шорох тихого дождя. Обитатели вагона все менялись. Входили простые люди, крестьяне в коротких куртках, с трубками в зубах, проезжали две-три станции и высаживались, уступая место другим. Воздух был ужасен – так ужасен, что маленькую Каролю стошнило. Когда она немного утихла и заснула, Юдымова села возле нее в углу и проспала возгласы «Амштеттен», раздавшиеся за окном.

Большинство ее спутников за это время вышли, вошли совсем другие, а она ничего не слышала. Очнулась она, когда было уже совсем светло. Вагон был почти пуст. Из окон виднелась холмистая и какая-то удивительно зеленая страна. Чудесные луга тянулись между холмами. Около полудня вагон остановился, и все пассажиры вышли.

«Да ведь это, должно быть, Амштеттен…» – думала Юдымова. Она стащила с верхней полки вещи, собрала их и вышла из вагона. Дрожа, прочла на здании вокзала другое название. И тут ее снова охватил страх, не случилось ли что дурное?…

Это была небольшая станция. Поезд, в котором она приехала, перевели на другие рельсы, отцепили локомотив. Он стоял теперь сиротливо, как телега без лошадей, пассажиры разошлись, даже носильщики исчезли с перрона. Юдымова не знала, что теперь делать. Она стояла возле своих вещей, со страхом озираясь вокруг. Ей казалось, что в этом ожидании чего-то неведомого прошли целые часы.

Наконец из станционной канцелярии вышел железнодорожный служащий, приблизился к ней и что-то спросил по-немецки.

Разумеется, она ни слова не поняла. И лишь спустя некоторое время ей удалось боязливо спросить:

– Амштеттен?

Железнодорожник с улыбкой взглянул на нее, задал один-другой вопрос, но, не получив никакого ответа, отошел. Спустя мгновение вернулся и снова стал о чем-то спрашивать. Видя, что она ничего не понимает, он взял ее за руку, вывел с перрона на площадь и жестом показал какой-то город, расположенный вдали. Тут она поняла, что произошло что-то дурное. Она вытащила из кармана билет и показала железнодорожнику. Тот прочел, что в нем было написано, вытаращил на нее глаза, пожал несколько раз плечами, отдал ей билет и снова стал, как можно отчетливее выговаривая слова и размахивая руками, что-то ей втолковывать. Наконец он хрипло и резко пробормотал Несколько слов и ушел. Она ждала, не трогаясь с места, надеясь, что, быть может, он вернется и поможет ей, но тщетно.

Больше он не появлялся. Между тем на площадь стали съезжаться грузовые телеги, извозчичьи пролетки, кареты. Когда она хотела снова выйти на перрон, ей преградил дорогу служитель и, вдоволь наговорившись, отвел ее обратно за станцию.

Было жарко. Дети, голодные и исстрадавшиеся от жажды, скулили. Больная Кароля шаталась и жаловалась на головную боль. Нужно было достать где-нибудь немного чая, которого ребенок со слезами просил. Юдымова, неся вещи в руках и на спине, потащилась по направлению к городу. Она шла по пустому, залитому солнцем шоссе, по которому в клубах пыли катились огромные фургоны. Она была измучена, обессилена, в душе у нее было пусто. Ее бы совсем не удивило, если бы кто-нибудь столкнул ее с дороги в ров и стал пинать ногами. Глаза ее видели тянущиеся одну за другой брички, дома в отдалении, силуэты высоких башен, фабричных труб, но, кроме того, ежеминутно замечали какие-то небывалые вещи. Казалось, что изогнутый забор, побеленный известью, предназначен здесь для чего-то другого. Из огорода, засаженною свеклой, струилось нечто невидимое, страшное, отвратительное. Она видела все это в испарениях, дрожащих над землей. Она ощутила страшный взгляд этого «нечто» в своей груди, во всех членах, в сердце, в корнях волос, в одеревеневших пальцах. Это сам лукавый шел из-за забора, на гибких, вросших в землю ногах. Он задыхался от смеха… Расширялся, трясся, удлинялся, кривлялся. У него были такие длинные руки, а глаза, – глаза, что кусают, как песья пасть…

– Спаситель, спаситель милостивый…

Она обтирала руками пот с лица и терла глаза, чтобы отогнать призрак, но не могла освободиться от него… Страх опутывал ее, словно широкая сеть, которую кто-то обвивает вокруг нее. И этот тихий шепот, этот знакомый шепот, памятный еще с детства…

Франек шел впереди и вскоре нашел себе забаву. Он подбирал камни и швырял их в сады. Швырнул так раз, другой, третий. В четвертый – где-то далеко звякнуло разбитое стекло. Юдымова, услышав этот звук, поняла, что Франек разбил где-то окно, и вдруг почувствовала к мальчику страшную неприязнь.

Она подумала:

«Вот возьму да и задушу этого пса! А то меня еще начнут таскать за это окно. Того и гляди сбегутся…»

Она шла по дороге и диким взглядом смотрела на Франека, который посвистывал и, засунув руки в карманы, озирался вокруг. Ежеминутно она принуждена была останавливаться, опирать свои вещи о пирамиды битого камня или же класть их на землю. Она обливалась потом, каждый шов врезался в тело. Отяжелевшие и словно раздувшиеся ноги, казалось, кровоточили. Маленькая Кароля тащилась рядом с матерью, и ей чудилось, будто это не ее ребенок, дорогое и милое существо, а тяжелое ведро воды, от которого немеет рука.

Так они дотащились до моста над глубоким оврагом, по дну которого струилась светло-голубая вода.

На мосту было шумно. Стук колес, каждый удар лошадиных копыт вызывали долго не смолкающий гул. У входа на мост Юдымова присела в полном изнеможении и смотрела на город, сияющий по другую сторону реки в солнечных лучах… Короткое мгновение она ощущала в себе какие-то чистые и спокойные мысли. Казалось, они звали на светлый луг, увещевали ее мудрыми словами. Но этого луга она уже не могла увидеть в сердце своем. Словно горный вихрь, в нее ударило отчаяние.

«Зачем же я туда иду?» – спрашивала она себя, содрогаясь от внутренних рыданий.

– Ведь это же не Винтертур и не Амштеттен… Что это может быть за город такой! – восклицала она вслух, глядя на него сухими глазами.

Так она сидела, глупая и бессильная, как занесенная неведомо куда ветром полова.

Дети сошли с тротуара и забавлялись тем, что бросали камни в овраг. Они могли свалиться вниз, но она не заметила бы и этого.

Из оцепенения ее вывел какой-то голос. Над ней стоял высокий полицейский в мундире и каске и что-то говорил, указывая глазами на вещи и детей. Она мимолетно взглянула ему в глаза и громко сказала по-польски:

– А бреши себе, пес, хоть весь день! Мне все одно.

Полицейский повторил свое громче.

Юдымова со злостью сказала:

– Как называется этот город?

Немец вытаращил глаза и снова начал что-то говорить. Когда она ничего ему не ответила и даже не обратила внимания на его слова, он схватил в руки ее вещи и жестом приказал взвалить их на плечи. Все в ней дышало не то что желанием, а прямо-таки физической потребностью плюнуть ему в глаза, и она лишь силой воли удержалась от этого. Несколько десятков шагов она прошла назад, будто неживая. Сквозь сковавшее ее онемение постепенно проступал какой-то неясный план. У нее не было сил понять его. Остатками мыслей она ловила это смутное подсознательное желание, силясь узнать, что же это такое, и тотчас выполнить…