Льюис Уоллес - Бен-Гур

– Хорошо. Но он не верен.

Начальник удивленно посмотрел на пергамент.

– Да, он неверен, – повторил смотритель, – на нем показано пять камер, а их шесть.

И Гезий начертил внизу одного из листов точный план яруса.

– Я понял, – сказал трибун, посмотрев на рисунок и считая разговор оконченным. – Я велю исправить план, а лучше сделать новый и дам его тебе. Приходи за ним поутру.

Говоря это, он встал.

– Но выслушай меня до конца, трибун!

– До завтра, Гезий, до завтра!

– То, что я должен сказать, не может ждать.

Трибун опустился в кресло.

– Я потороплюсь, – скромно сказал смотритель, – только позволь предложить тебе еще один вопрос. Имел ли я право не поверить Грату в том, что он сказал мне о заключенных камеры No V?

– Да, твой долг был поверить, что в камере три арестанта – государственные преступники, слепые и без языков.

– Хорошо, – сказал смотритель, – и это было неверно.

– Неужели? – сказал трибун с пробудившимся интересом.

– Слушай и суди сам, трибун. Как я уже сказал, я обошел все камеры. Я выполнил приказание не отпирать двери камеры No V. В течение всех восьми лет пища и питье для троих человек передавались через отверстие в стене. Вчера я подошел к двери, чтобы взглянуть на несчастных, которые, против всякого ожидания, так долго жили. Замок не поддался ключу. Мы немного надавили, и дверь упала, сорвавшись с петель. Войдя, я нашел только одного человека, старого, слепого, лишенного языка и голого. Его кожа была как этот пергамент. Он протянул руки: ногти на пальцах закручивались, как птичьи когти. Я спросил его, где его сотоварищи. Он отрицательно покачал головой. Мы осмотрели камеру. Пол был сух, стены тоже. Если бы здесь было трое заключенных и двое из них умерли, то сохранились бы по крайней мере их кости.

– Итак, ты думаешь?..

– Я думаю, трибун, что там в течение всех восьми лет был только один арестант.

Начальник строго взглянул на смотрителя и сказал:

– Берегись, твои слова значат более, чем то, что Валерий лгал!

Гезий поклонился и сказал:

– Он мог ошибаться.

– Нет, он был прав, – сказал трибун горячо, – по твоему собственному утверждению, он был прав. Разве ты не сказал сейчас, что пища и питье доставлялись в течение восьми лет на троих человек?

Присутствующие одобрили меткое замечание начальника, но Гезий, казалось, нимало не смутился.

– Ты знаешь только половину истории, трибун. Когда узнаешь все, то согласишься со мной. Этого человека я отправил мыться, обул, одел, вывел за ворота, прося его идти на все четыре стороны, и умыл руки в его деле. Сегодня он вернулся. Знаками он объяснил мне, что желает возвратиться в свою камеру. Я приказал исполнить это. Когда его повели, он пал на землю, целовал мои ноги, умоляя самым жалобным образом, чтобы я шел с ним, и я пошел. Тайна трех заключенных не выходила у меня из ума, и я не был спокоен. Теперь я рад, что уступил его просьбе.

Все присутствующие при этих словах затихли.

– Когда мы вошли в камеру, он взял меня за руку и повел к отверстию, подобному тому, сквозь которое мы обыкновенно передавали ему пищу. Вчера оно ускользнуло от моего внимания, хотя оно настолько велико, что в него можно просунуть твой шлем. Продолжая держать мою руку, он приблизил свое лицо к отверстию и издал крик вроде звериного. "Кто здесь?" – спросил я. Сначала ответа не было. Я снова позвал и получил в ответ слова: "Слава тебе, Господи!" Удивительно то, что голос был женский. Я спросил: "Кто ты?", и мне ответили: "Израильтянка, погребенная здесь с дочерью. Помоги нам скорее, или мы умрем". Я сказал им, чтобы они бодрились, и поспешил к тебе узнать твою волю.

Трибун поспешно встал.

– Твоя правда, Гезий, – сказал он, – я вижу это теперь. План был ложью, так же, как и сказка о трех заключенных. Бывали римляне лучшие, чем Валерий Грат.

– Да, – сказал смотритель, – я узнал от заключенного, что он аккуратно передавал женщинам пищу и питье, которые получал.

– Это надо исследовать, – заметил трибун и, посмотрев на своих товарищей, как бы призывая их в свидетели, прибавил:

– Допросим женщину. Пойдемте все.

Гезий был доволен.

– Мы пробьем стену, – сказал он. – Я нашел место, где была дверь, но оно плотно заделано камнями и известкой.

Трибун сказал писцу:

– Пошли вслед за нами рабочих с ломами. Поторопись, а отчет задержи, ибо я вижу, что его придется исправить.

"Израильтянка, погребенная здесь с дочерью. Помоги нам скорее, или мы умрем". Такой ответ получил смотритель Гезий из камеры, которую он обозначил на своем исправленном плане под No VI.

Читатель, без сомнения, узнал в этих несчастных мать и сестру Бен-Гура. Да, это были они.

Когда их восемь лет назад схватили и привезли в крепость, Грат решил отделаться от них. Он выбрал для этого цитадель, находившуюся под его непосредственным присмотром, а в ней камеру No VI, во-первых, потому, что эта камера, вероятно неспроста, отсутствовала на плане, и, во-вторых, она была заражена проказой. Поместить в ней заключенных значило обречь их на смерть. Рабы ночью, когда не было свидетелей, впустили в нее женщину и девочку, те же самые рабы завершили свою жестокую работу закладкой двери, после чего их разослали в разные стороны так далеко, что о них более не было слышно. Во избежание обвинения в этом двойном убийстве, Грат предпочел бросить свои жертвы туда, где естественная смерть была неминуема, но медленна. Чтобы они могли протянуть дольше, он для снабжения их пищей и питьем заключил в смежную камеру колодника, лишенного зрения и языка. Этот несчастный ни в коем случае не мог ничего рассказать или доказать кому-либо из заключенных или судей. Так, с ловкостью, которой он отчасти был обязан Мессале, римлянин под предлогом наказания убийц облегчил себе путь к конфискации имущества Бен-Гура, ни одна часть которого не обогатила императорских сундуков.

Последним штрихом в этом плане была быстрая отставка старого смотрителя тюрем, и не потому, что он знал о совершенном, – нет, последнее было ему неизвестно, – но он был знаком с настоящим устройством нижнего яруса, и от него нельзя было скрыть сделанной перемены. С мастерской сметливостью прокуратор велел составить для нового смотрителя новый план, на котором, как мы видели, отсутствовала камера No VI. Инструкции, данные последнему сообразно с пропуском на плане, довершили умысел: камера с несчастными узницами как бы исчезла.

Чтобы понять, какова была жизнь матери и дочери в течение восьми лет, нужно не забывать их развитие и прежний образ жизни. Люди относятся к известным обстоятельствам так или иначе, смотря по степени их восприимчивости. Мы не впадем в преувеличение, если скажем, что хотя христианство и произвело внезапный подъем духа всего человечества, тем не менее его рай не есть рай для большинства, как, с другой стороны, не все одинаково страдали бы в так называемом аду. У цивилизации есть свои весы. По мере того как мир делается интеллигентнее, возрастает и способность души к чистым наслаждениям. И благо, что это так! Без этого к чему все прочие блага? Но способность наслаждаться при одних условиях равносильна способности страдать при других. Поэтому раскаяние должно нести в себе нечто большее, чем угрызение совести, – оно должно служить указанием на изменения в природе неба, которого алчет душа.