Льюис Уоллес - Бен-Гур

– Га! Каково? Клянусь бородой Ирмина! – с удивлением вскричал последний, приподнявшись и сев на кушетке. Потом он рассмеялся:

– Ха, ха, ха! Сам я не мог бы сработать лучше.

Он спокойно осмотрел Бен-Гура с ног до головы и, встав, уставился ему в лицо с нескрываемым восхищением.

– Это мой прием: тот самый прием, который я в течение десяти лет практиковал в школах Рима. Ты не еврей. Так кто же ты?

– Ты знал Аррия, дуумвира?

– Квинта Аррия? Еще бы, он был моим патроном!

– У него был сын.

– Да, – сказал Торд, причем его истасканное лицо чуть-чуть оживилось, – я знавал этого доброго молодца. Из него мог бы выйти царь гладиаторов. Сам кесарь хотел быть его патроном. Я научил его тому приему, который ты испробовал на нем, – прием этот доступен только для таких мышц и для такого кулака, как мои. Много венков я выиграл им.

– Я сын Аррия.

Торд пододвинулся ближе и подверг его внимательному осмотру, после чего глаза его засветились неподдельным удовольствием и он со смехом протянул руку.

– Ха, ха, ха! А ведь он говорил мне, что я найду здесь иудея, иудейскую собаку, убить которую все равно что послужить богам.

– Кто это тебе говорил? – спросил Бен-Гур, принимая протянутую руку.

– Мессала. Ха, ха, ха!

– Когда, Торд?

– Прошлой ночью.

– А я думал, что он ранен.

– Ему больше нельзя будет ходить. Говорил же он со мной в промежутки между стонами, лежа в постели.

Эти несколько слов живо изобразили всю силу ненависти. И Бен-Гуру стало ясно, что римлянин, пока он жив, будет для него опасным и будет неутомимо преследовать его. Ему оставалось одно мщение, чтобы несколько скрасить свою разбитую жизнь. Понятна теперь и та цепкость, с какой схватился он за богатство, проигранное им на пари Санбаллату. Бен-Гур мысленно окинул все обстоятельства, ясно представляя себе различные способы, какими враг его мог стать ему на дороге в деле, предпринятом им во имя грядущего царя. Почему бы и ему не прибегнуть к римскому способу? Человек, нанятый убить его, мог бы согласиться нанести и ответный удар. Он мог предложить высокую плату. Искушение было сильно, и в нерешительности он случайно взглянул на своего мертвого противника. Тот лежал с побледневшим, поднятым кверху лицом, замечательно похожим на его. Свет озарил его сознание, и он спросил:

– Торд, сколько Мессала должен дать тебе за умерщвление меня?

– Тысячу сестерций.

– Ты их получишь, и вот что я тебе скажу: к этой сумме я прибавлю еще три тысячи.

Великан размышлял вслух:

– Вчера я выиграл пять тысяч, от римлянина одна – шесть. Дай мне четыре, добрый Аррий, еще четыре, и я крепко постою за тебя, хотя бы старый Торд, мой тезка, и поразил меня за это своим молотком. Давай четыре, и я убью лжеца патриция, если ты только прикажешь. Мне стоит лишь прикрыть ему рот моей рукой – и готово.

Он наглядно изобразил это, положив руку на свой собственный рот.

– Я вижу, – сказал Бен-Гур. – Десять тысяч сестерций – целое состояние. Оно даст тебе возможность вернуться в Рим, открыть винную лавочку близ большого цирка, и жить так, как подобает первому из ланист.

На лице великана от удовольствия, доставленного ему такой картиной, старые шрамы покраснели, как будто они были недавнего происхождения.

– Четыре тысячи я дам, – продолжал Бен-Гур, – и то, что придется тебе сделать за эти деньги, не запачкает твоих рук в крови, Торд. Выслушай теперь меня. Не похож ли твой друг на меня?

– Я бы сказал, что это яблочко от той же яблони.

– Так. Если я оденусь в его тунику, а на него надену мое платье и мы с тобой выйдем отсюда вместе, оставив его здесь, то не получишь ли ты свои сестерции от Мессалы? Тебе нужно только уверить его, что мертвец этот – я.

Торд расхохотался до слез.

– Ха, ха, ха! Никогда никому так легко не доставались десять тысяч сестерций – и винная лавка у большого цирка!.. И все это за одну только ложь и ни капли пролитой крови! Твою руку, о сын Appия! Переодевайся, и если когда-нибудь ты будешь в Риме, не забудь спросить, где винная лавка Торда. Клянусь бородой Ирмина, я отпущу тебе самого лучшего вина, хотя бы мне пришлось занять его у кесаря.

Они снова пожали друг другу руки, после чего Бен-Гур приступил к переодеванию. Затем они условились, что ночью к Торду явится посланник с четырьмя тысячами сестерций. Когда они были готовы, великан постучал в дверь. Она открылась. На выходе из атриума он провел Бен-Гура в смежную комнату, где последний довершил свой наряд, надев грубую верхнюю одежду мертвого бойца. Они расстались в Омфалусе.

– Не забудь, о сын Аррия, не забудь: винная лавка близ большого цирка. Ха. ха, ха! Клянусь бородой Ирмина, никогда так дешево не доставалось богатство! Да хранят тебя боги.

Оставляя атриум, Бен-Гур бросил последний взгляд на злодея, лежавшего уже в иудейской одежде, и остался доволен. Сходство было поразительное. Если Торд сдержит слово, обман навсегда останется тайной.

Ночью в доме Симонида Бен-Гур рассказал доброму человеку обо всем происшедшем во дворце, и между ними было условленно, что спустя несколько дней с целью розыска местопребывания Бен-Гура будет объявлено публичное расследование. Надо было как бы случайно и вместе с тем осторожно донести суть дела до сведения Максентия. Затем, если тайна не будет обнаружена, то это будет означать, что Мессала и Грат успокоились и довольны, и Бен-Гур может свободно отправиться в Иерусалим продолжать розыски своих родных.

При расставании Симонид с отеческим чувством простился с ним и благословил его. Эсфирь проводила молодого человека до спуска вниз.

– Если я найду свою мать, Эсфирь, ты поедешь к ней в Иерусалим и будешь Тирсе сестрой.

С этими словами он поцеловал ее.

Был ли это только братский поцелуй?

Он переправился через реку в том месте, где недавно находился стан Ильдерима, и здесь нашел араба, который должен был служить ему проводником. Были выведены лошади.

– Это твоя, – сказал араб.

Бен-Гур взглянул и... То был Альдебаран, быстрейший и славнейший из сынов Миры и после Сириуса первый любимец шейха. Этот подарок ясно указывал на расположение к Иуде старика шейха.

Труп в атриуме был убран и погребен. Согласно плану Мессалы, к Грату был послан курьер с успокоительным известием, что смерть Бен-Гура есть дело несомненное.

Немного спустя близ цирка Максима в Риме открылась винная лавочка с надписью над входом: "ТОРД, норманн".

Прошел уже месяц с той ночи, когда Бен-Гур, покинув Антиохию, отправился в пустыню с шейхом Ильдеримом.

В Иудее произошла большая перемена – по крайней мере для судьбы нашего героя: Валерий Грат был замещен Понтием Пилатом. Должно заметить, что эта перестановка стоила Симониду ровно пять талантов римской монетой, которые он заплатил находившемуся тогда на пике своего могущества кесареву любимцу Сеяну. Преданный слуга употребил на эту взятку деньги, выигранные у Друза и его приятелей, которые, заплатив свои долги, все вдруг сделались врагами Мессалы, вопрос об отставке которого решался в Риме. Иудеи же в скором времени убедились, что смена правителей не улучшила их положения.