Льюис Уоллес - Бен-Гур

Не доехав еще и до середины арены, он уже видел, что натиск Мессалы дает ему возможность занять место у стены, если не произойдет столкновения и упадет веревка. В том, что веревка упадет вовремя, он вскоре перестал сомневаться, затем ему в голову внезапно пришла еще одна мысль.

Мессале было известно, что веревка должна быть опущена в самый последний момент (предварительное соглашение с эдитором относительно этого наверняка было достигнуто), и невольно думалось, что вполне в римском духе оказать такое одолжение соотечественнику, который кроме популярности рисковал еще и всем состоянием. Иначе ничем, разве только сумасшествием, нельзя было объяснить той уверенности, с какой Мессала пустил свою четверку, в то время как его соперники, видя препятствие, благоразумно сдерживали своих лошадей.

Одно дело – видеть неизбежность, и другое – воздействовать на нее. На время Бен-Гур уступил место у стены.

Веревка упала, и все четверки, за исключением его, побуждаемые возгласами и бичом, устремились на арену. Он же тронул вправо и во всю рысь перерезал колеи, оставленные его противниками, описав этим движением такой угол, какой необходимо было описать для того, чтобы при наименьшей потере времени выиграть как можно большее расстояние. Так что в то время, когда зрители еще продолжали трепетать от несчастья с афинянином и сидонянин, византиец и коринфянин старались из всех сил избежать столкновения, Бен-Гур обскакал их и занял место рядом с Мессалой, наравне с его четверкой, хотя и с внешней стороны. Чудесная ловкость, выказанная им при этом повороте без сколько-нибудь заметного проигрыша времени, не ускользнула от проницательных взоров зрителей. Цирк, казалось, задрожал от рукоплесканий. Эсфирь, приятно удивленная, сжала свои руки, Санбаллат с улыбкой на лице предлагал вторично, но безуспешно, свои сестерции. Римляне начали подозревать, что Мессала нашел равного себе ездока, и в лице кого? – израильтянина.

Теперь противники мчались рядом, с узким промежутком между ними, и приближались ко второй цели.

Верным признаком внимания и интереса зрителей служила глубокая тишина, водворившаяся в цирке. В первый раз за все время состязания можно было ясно слышать грохот и шум колесниц и топот работавших изо всех сил лошадей. Мессала как будто только теперь заметил и узнал Бен-Гура, и внезапно, самым неожиданным образом, разожглась дерзость этого человека.

– Долой Амура, да здравствует Марс! – воскликнул он, опытной рукой играя своим бичом. – Да здравствует Марс! – повторил он и ударил по чудным арабам Бен-Гура. В жизни с ними ничего подобного не случалось.

Удар видели все, и изумление было всеобщее. Стало еще тише. Наверху, на скамьях позади консула, самые смелые затаили дыхание в ожидании исхода. Это состояние длилось всего один момент, затем с балкона раздался взрыв негодования.

Испуганная четверка бросилась вперед. До сих пор ни одна рука, кроме ласкавшей их, не прикасалась к ним! За ними всегда так нежно ухаживали, когда они росли, и, выросши, они питали такое доверие к людям, какому последним не мешало бы поучиться у них. Чем же могли ответить подобные нежные создания на гнусность, совершенную по отношению к ним, как не бешеной скачкой, такой скачкой, как будто бы они убегали от гнавшейся за ними смерти?

Как бы в силу непроизвольного импульса они рванулись вперед, за ними запрыгала и колесница. Давно уже решено, что все, что делается, делается к лучшему. Откуда у Бен-Гура были такие сильные мускулы рук? Откуда у него была такая крепость в пальцах, сослужившая ему теперь немаловажную услугу? Откуда же, как не благодаря веслам, которыми так долго пришлось ему бороться с морем. И что значило колебание подножья, происходившее теперь под ним, в сравнении с той качкой судна на полном ходу, которой в былые годы весь дрожавший корабль отвечал на удары бушевавших валов, опьяненных своей властью? Итак, он удержался на месте и, дав четверке полную волю и ласково обращаясь с ней, думал только об одном: как бы провести ее вокруг опасного поворота. Не успело остыть народное возбуждение, как он уже овладел четверкой. Приближаясь к первой цели, он снова шел наряду с Мессалой, окруженный симпатией и удивлением всех, за исключением римлян. Сочувствие выражалось в такой определенной и сильной форме, что Мессала, несмотря на всю свою наглость, чувствовал, что далее продолжать свои шутки для него небезопасно.

Когда колесницы вихрем мчались вокруг цели, Эсфирь успела на мгновение уловить выражение лица Бен-Гура: оно было спокойно и не носило и следа гнева, хотя и было немного бледнее обычного.

Тотчас же на карниз западной стороны стены, разделявшей арену, взобрался служитель и снял один из конических деревянных шаров. Одновременно был снят и один дельфин с восточного карниза.

Таким же путем исчезли и второй шар, и второй дельфин.

За ними третий шар и третий дельфин.

Три круга пройдены. Мессала все еще занимал прежнее положение внутри арены, Бен-Гур все еще шел наряду с ним, а остальные состязавшиеся все еще следовали за ними в прежнем порядке. Состязание начало принимать вид одного из тех двойных состязаний, которые сделались особенно популярны в последний кесарский период: Мессала с Бен-Гуром в первом ряду, а коринфянин, сидонянин и византиец – во втором. Тем временем распорядители усердствовали, стараясь сдерживать публику на местах.

На пятом круге сидонянину удалось занять место рядом с Мессалой с внешней стороны, но он вскоре же потерял его. Шестой круг начался без всякого изменения в относительном положении состязавшихся. Казалось, и животные, и люди понимали, что близко то время, когда выяснится победитель.

Интерес, с самого начала сосредоточившийся на борьбе римлянина с иудеем, вскоре начал сменяться боязнью за последнего. На всех скамьях зрители наклонились вперед, и только лица их поворачивались за состязавшимися. Ильдерим перестал поглаживать бороду, и Эсфирь позабыла о своих опасениях.

– Сто сестерций за иудея! – кричал Санбаллат римлянам, сидевшим под навесом консула.

Никто ему не отвечал.

– Талант, пять талантов, десять! Выбирайте! – смело предлагал он свои дощечки.

– Я возьму твои сестерции, – ответил римский юноша, готовясь записаться.

– Оставь, не делай этого, – вмешался его друг.

– Почему?

– Лошади Мессалы шибче бежать не могут: они достигли своей наивысшей скорости. Посмотри, как он нагнулся на передок своей колесницы, посмотри на его опущенные, развевающиеся, как ленты, вожжи. И взгляни на иудея.

Тот взглянул.

– Клянусь Геркулесом! – пробормотал он с вытянутым лицом. – Эта собака всей своей тяжестью обрушится в самый последний момент! Вижу, вижу. Если боги не помогут нашему приятелю, израильтянин опередит его. Нет! Пока еще нет! Посмотри-ка! С нами Юпитер! С нами Юпитер!