НОРМАН МЕЙЛЕР - ЛЕСНОЙ ЗАМОК

— Твоя сестра хоть уже большая, а дура! — в сердцах воскликнул Алоис. — Так разволноваться из-за ерунды! Природа не знает пощады слабым.

— А мне все равно, — сказал Ади.

— Вот и отлично. А теперь давай уберем всё из улья и вычистим соты.

И тут Ади вспомнил об одинокой пчеле с кухни у Старика, о том, что она уже умерла, и на глаза его навернулись слезы.

Но, разумеется, здесь не могло быть никакого сравнения. Он мучительно проморгался. Старик любил свою пчелу, поэтому-то ее и жаль, а здешние больные пчелы ухитрились изгадить собственный дом, изгадить место, где они ели и спали. Да, никакого сравнения.

Этою ночью, с подсказки Маэстро, я провел небольшую инсталляцию сновидения — достаточно простого, чтобы с его имплантацией могли справиться остающиеся в Хафельде агенты. Это было возвращающееся сновидение, в каждом из раундов которого отец просил Ади самым тщательным образом пересчитать всех дохлых пчел. Чтобы не ошибиться, Адольфу предстояло раскладывать их рядками — по сто штук в одном ряду; сон был длинный, но мы никуда не спешили. И мальчика переполняла радость из-за того, как хорошо он работает и как ловко считает. Он выложил во сне сорок рядов дохлых пчел по сто штук в каждом — выложил на белой простыне необъятных размеров. До этого момента он и не догадывался, что умеет считать до четырех тысяч. Никто из одноклассников не осилил бы и половины. Единственное, о чем он сожалел: сон прервался раньше, чем он сумел завершить работу. Оставались еще не сосчитанные пчелы.

Здесь я попрошу читателя не придавать особенного значения ни умерщвлению газом, ни подсчету трупов. Потому что это не есть уникальный прообраз того, чему предстояло произойти впоследствии. Потому что инсталляция сновидений, сколь угодно искусная, оставляет в душе у сновидца пятно размером не больше родинки, и само пятно это не более чем памятка о том, что может произойти (но может и не произойти) в будущем. Большинство инсталляций в некотором смысле похожи на недостроенные жилые кварталы в столичных пригородах стран третьего мира. Прервалось финансирование, и работу бросают на полдороге, наступает запустение.

Так что было бы большой ошибкой счесть это сновидение залогом и прообразом всего грядущего. Уверяю вас, если бы дело обстояло так просто, мы первые разразились бы аплодисментами, переходящими в бесконечную овацию.

С «хорошим» ульем все обстояло, конечно, по-другому. Он был полон жизнью. Вес колонии увеличивался каждую неделю, соты начали наполняться медом. Из книг Алоису было известно, что рабочие пчелы начинают запечатывать соты воском, только когда содержание воды в меде сократится до двадцати процентов и даже менее того. Для того чтобы выветрить избыточную воду, они машут крылышками по многу часов ежедневно. Алоиса вновь охватило восхищение целеустремленностью, чтобы не сказать жертвенностью, этих неутомимых малышек. Подъему его настроения способствовал и тот факт, что уже подоспел первый мед — с чего бы иначе принялись пчелы, как и написано, запечатывать соты?

Облачившись во все белое, надев на голову большой, как сапожная коробка, шлем с белым забралом и нацепив перчатки, Алоис тем не менее испытывал определенную робость. В конце концов, это совсем не просто: извлечь соты наружу, проверить, как обстоит с ними дело, а затем вернуть их на прежнее место. И ни в коем случае не раздавить пчелиную матку! Такой урок преподал ему Старик, когда Алоис отправился к нему за новой королевой — взамен той, что нашла смерть в газовой камере, в какую превратился «плохой» улей.

Старик научил его и тому, как распознавать активную пчелиную матку. Это, оказывается, не слишком трудно, потому что, пока она откладывает яйца в пустые ячейки, за ней следует целая свита рабочих пчел, накрывающих каждое новое яйцо своим телом и укрепляющим его таким образом собственными выделениями. «Волшебные каменщики» — так назвал их Старик.

Алоису пришлось смириться с ролью безропотного слушателя, зато домой он вернулся не с одной пчелиной маткой, а с двумя сразу (и обе были оплодотворены прошлой осенью). Одна положит начало новой колонии в улье, подвергшемся газовой зачистке, а вторую можно будет поселить в улье, который еще до зимы смастерил сам Алоис. Часть сотов с новыми личинками, равно как и часть сотов с новым медом, ему и предстояло перенести в два пока пустующих улья. В результате все три будут обжиты, но не перенаселены, так что в каждом найдется место и для нового поколения пчел, и для нового меда. И пусть ему пришлось уничтожить одну колонию — скоро он превратится в хозяина сразу трех, и все они будут процветать, не правда ли? Разумеется, чтобы добиться таких успехов, ему и пришлось (а возможно, еще предстоит) раскошелиться.

Так или иначе, преобладающее настроение Алоиса можно было назвать осторожным оптимизмом. Настал апрель. Зацвели деревья: орех, дуб, слива, береза, вишня, тополь и яблоня. На лугу дивно запахло ранними цветами.

Алоису нравилось теперь сидеть возле ульев, рядышком с маленьким Ади, которому Клара собственноручно пошила самые настоящие доспехи маленького пасечника. Отец с сыном любовались ульями, на входе в каждый из которых пчелы выставили часовых. Каждую пчелу, возвращающуюся восвояси с грузом пыльцы и нектара, эти часовые, прежде чем пропустить в улей, самым тщательным образом обнюхивали. Порой ее не пускали вовсе, и это особенно радовало маленького Ади.

— Погляди, папа, — говорил он, — от этой пчелы пахнет не так, как надо.

Однако, невзирая на предстоящие барыши, Алоис по-прежнему скармливал всем трем колониям приобретаемый на стороне мед.

— Это для того, — пояснял он сыну, — чтобы отдача от них оказалась еще большей!

В каждом из трех ульев соты теперь располагались на пяти уровнях. И все три королевы откладывали всё новые яйца, пока рабочие пчелы от зари и до зари трудились на лугу. Каждая из маленьких добытчиц возвращалась в улей один раз в несколько минут, сбрасывала груз и улетала прочь. Алоис где-то прочитал, что два фунта меда получаются в результате сорока тысяч подобных вылетов.

Иногда он удостаивал вниманием старых пчел, проведших зиму в «хорошем» улье. Теперь они превратились в потрепанных ветеранов, если не просто в инвалидов. Особенно пострадали крылышки, но и мохнатая шерстка сошла тоже. И они, одна за другой, умирали. Каждое утро команда, образованная из новых рабочих пчел, выталкивала их трупики из улья и сбрасывала с помоста, на котором располагался пчелиный КПП, наземь. Но Алоис не испытывал сострадания. На смену умершим приходила новая поросль. И теперь он, пожалуй, получил возможность удостоить себя званием истинного пасечника. Эти новые пчелы были всем обязаны уже не Старику, а ему. На мысли о том, что все три пчелиные матки были оплодотворены еще прошлой осенью, а значит, в некотором смысле он по-прежнему возился с потомством Старика, Алоис старался не задерживаться.