Николай Лысенко - Юность грозовая

Когда ему дали халат и войлочные шлепанцы, а потом повели по длинному коридору, Василек так разволновался, что у него пересохло во рту. У дверей палаты он остановился.

— Проходи, — пригласила его медсестра, распахивая дверь. — Ну, чего же ты?

Василек переступил порог и, скользнув растерянным взглядом по палате, увидел в углу Таню. Она смотрела на него удивленными глазами, показавшимися ему особенно большими и черными на бледном худом лице.

Таня немного смутилась, беспокойно поправила рассыпавшиеся по подушке волосы. Василек подошел и протянул ей руку.

— Здравствуй, Таня, — с трудом выговорил он. — Сегодня разрешили мне…

— Спасибо, что пришел, — тихо ответила она. — Садись, пожалуйста.

Василек положил на тумбочку свои покупки и присел на стул рядом с койкой.

— Зачем же ты принес? — кивнула Таня на тумбочку. — Ничего мне не нужно.

— Там немного яблок, — будто извиняясь, сказал Василек.

— Какой же ты… Сам похудел, в станице румяный ходил.

Голос Тани дрогнул.

— Тебе больно? — спросил Василек, чтобы отвлечь ее от такого разговора. — Очень больно?

— Сейчас не очень, — ответила она. — Видишь, выздоравливаю. Утром сидела немножко. Правда, врачи еще не разрешают подниматься, но я сама, украдкой.

Василек посмотрел на ее тонкую руку, лежавшую поверх простыни, и подумал: «Наверно, крови много потеряла, кожа вся синяя. И под глазами круги. А кормежка тут, наверно, ерундовая. Ей бы сейчас парного молока. Вот если бы в станице она лежала…»

— Ну, чего же ты молчишь? — Таня едва заметно улыбнулась. — Расскажи хоть теперь, как ты попал сюда. Сколько раз писала тебе, а ты — ни слова.

— Взял и приехал, — пробормотал в ответ Василек, опуская голову. Пальцы его при этом мяли уголок свисавшей с кровати простыни. — Когда тебя увозили, я тоже… с этими же машинами.

«Уехал из-за меня, — радостно-тревожно подумала Таня. — Вот он какой!»

— Зачем же?

«Как будто не догадывается, — Василек до боли сдавил себе пальцы. — Очень мне нужно было ехать сюда, если бы не ты…»

— Хотелось тебе помочь.

— И никто не знает, где ты сейчас? Василек пожал плечами, но, вспомнив, ответил:

— Почему никто? Я отослал недавно письмо бабушке, чтоб не беспокоилась. Она у меня такая… Теперь Курганову надоела.

— А где же все наши?

— Может, они уже вернулись домой. Фашистов вон как погнали.

Он хотел было рассказать Тане о последних фронтовых новостях, вычитанных им из газет, но тут в палату вошла медсестра и, беспокойно глянув на часы, категорически заявила:

— Молодой человек, пора!

Таня взяла руку Василька, легонько пожала и сказала:

— Иди, зовут.

— Таня, я буду к тебе приходить? — вголосе Василька слышалась просьба.

Слабо улыбнувшись, она ответила:

— Конечно, только приносить ничего не нужно. Меня же здесь кормят.

Путаясь в полах халата, Василек, не обращая внимание на надписи «Соблюдайте тишину», висевшие на стенках коридора, побежал к выходу.

Глядя на закрывшуюся за ним дверь палаты, Таня думала:

«Почему все-таки приехал сюда Василек, а не Миша? Побоялся он или его не пустили? А Василек попросту сбежал… Мишу, наверно, не пустили. Где он сейчас? Где Захар Петрович, Федя, Лукич? Неужели они забыли обо мне? Нет, не может быть! Напишу в Степную, они не знают, где я».

Таня хотела подняться на локтях, но от неловкого движения резкая боль пронизала все тело. Она опустила голову на подушку и устало закрыла глаза.

— Где у нас тут Пухова?

Услышав свою фамилию, Таня открыла глаза. В дверях палаты стоял главврач. Он смотрел на нее и загадочно улыбался.

— Я, — как-то испуганно отозвалась она.

— А мне это известно, — главврач быстрыми шагами подошел к койке. — Только что звонили, справлялись о твоем здоровье.

— А кто же звонил? — задыхаясь от волнения, спросила Таня.

— Понимаешь, не мог разобрать. Слышимость отвратительная, как будто за тридевять земель говорили.

— Не из Степной?

— Возможно, — главврач виновато развел руками. — Нас как-то быстро разъединили. Но я успел сказать о тебе. Фамилия, по-моему, какая-то украинская. Что-то в этом роде…

— Спасибо, — чуть слышно прошептала Таня и, уже не обращая внимания на главврача, подумала: «Наверно, дядя Ваня Курганов звонил. А может… Ой, какая я сегодня счастливая!»

* * *

Василек возвращался из больницы веселым. Наконец-то удалось не только увидеть Таню, но даже почувствовать легкое пожатие ее руки. «Таня, конечно, растерялась, — пытался Василек объяснить себе ее сдержанность. — Да и я хорош, сидел, как будто палку проглотил. А тут еще больные: отвернулись, а сами уши Навострили, слушают».

Переступив порог дома, Василек бодро крикнул:

— Все-таки добился своего!

Поднимаясь с кровати, Степка недовольно проговорил:

— Радость великая… Сижу дома, жду твою светлость!

— Не ждал бы, — огрызнулся Василек. — Кто тебя держал?

— Ты нос не задирай, — Степка подошел вплотную, нахмурился, — а то живо образумлю.

— Жулик! — не сдержался Василек.

— Я? — Степка зло сплюнул. — Да ты подох бы без меня! Еще, как доброму, дал ему денег.

Стиснув зубы, Василек молчал. Все в нем кипело, хотелось броситься на Степку и избить его, но он сдержался и отошел к окну: деньги все-таки пришлось у него просить.

— Ну, довольно, не дуйся, — примирительно сказал Степка. — Собирайся, походим по городу.

Василек молча оделся. Вышли на улицу.

Подмораживало. Шумевший с утра ветер улегся, над городом стояла непривычная тишина. Выпавший снег лежал рыхлым слоем.

— А куда мы идем? — спросил Василек.

— Потолкаемся на вокзале, а потом сходим к заводу. Я там вчера спрятал под забором, что у водостока, мешок с дровами. Бабке принесем на растопку.

На перроне было многолюдно, ждали прихода поезда. Суетились железнодорожники, укутанные торговки громко предлагали каждому прохожему молоко и творог.

— Пошли, нечего зябликов ловить, — предложил Степка. Шли тропинкой, потом, увязая в снегу, повернули к оврагу. Степка начал беспокойно озираться по сторонам. Василек понял: тут что-то нечисто.

— На черта нужны эти дрова ворованные, — буркнул он.

— Замолчи, — прицыкнул Степка, волчонком глянув на него. — За свою шкуру трясешься?

Возле заводского забора, повисшего над оврагом, Степка опустился на колени и быстро, по-собачьи, начал разгребать руками снег и потемневшие от влаги опилки.

— Сядь, торчишь как пугало! — прошептал он, вытаскивая мешок, наполовину набитый стружками и чурбачками.

Степка передал мешок Васильку.

Они быстро свернули за угол, перебежали улицу и направились к Волге. Под обрывом остановились. Вокруг — ни души.

Степка взял мешок, развязал его и начал выбрасывать содержимое. На дне лежали четыре банки консервов.