Уильям Голдинг - Бумажные людишки

— Только не о книгах, Бога ради.

— Нет, нет, но… Надеюсь, вы один?

— Постоянного спутника у меня нет. Близких друзей тоже. Меня не видят постоянно в обществе кого бы то ни было. Знаете, Мэри-Лу, мне шестьдесят!

Я смолк, надеясь, что Мэри-Лу выразит удивление. В конце концов, я и сам немало удивлялся. Но она серьезно кивнула:

— Я знаю.

Рик наклонился ко мне:

— Вы пишете, Уилф?

Он снова начинал меня раздражать. Я что-то пробурчал. Рик кивнул:

— Такая глубокая травма.

— Господи, уже прошли годы — если вы имеете в виду… мой роман в Италии.

— Все равно…

— Полная перемена образа жизни. Никаких иллюзий. Могу подкатываться к любой девушке, и никто мне не скажет «нельзя», кроме самой девушки.

Мэри-Лу заерзала на скамейке. В конце концов, я дышал ей в лицо. Наверное, мама ее учила, что мужчинам нельзя доверять ни в чем. Так и есть. Действительно нельзя.

Рик расхохотался так, словно мы беседовали в матросском кубрике.

— Спорю, они этого не говорят!

— Хотите пари?

— Не на мой оклад. Я всего лишь адъюнкт-профессор.

— Адъюнкт? Вы же были полным профессором!

— Честно говоря, Уилф…

— Так было написано в вашем письме, которое в том чудном старом доме до сих пор валяется в каком-то чулане: кафедры английского языка и сопутствующих предметов Астраханского университета, штат Небраска. Я это хорошо помню, потому что оно-то и привело к событиям той ночи.

— Уилф, я не стал бы…

Голос его упал, как в Севилье. Мэри-Лу сидела прямая как палка и смотрела прямо перед собой. Она сглотнула слюну восхитительным движением евина яблока и заговорила, не поворачивая головы:

— Вспомни, мил. Сбрось камень с души.

— Но, мил…

— Лучше скажи мистеру Баркли, мил. Иначе ты никогда не сможешь уснуть спокойно.

— В чем дело? Я о чем-то не знаю?

— Мистер Баркли. Он тогда не был профессором. Он был всего лишь аспирантом и занял у матери деньги, чтобы поехать к вам на каникулах.

— Я был в отчаянии, Уилф. Вы были моей, моей…

— Курсовой работой?

— Темой диссертации. Это было официально, Уилф.

— Только помните, мистер Баркли, она была малоприятной личностью. Рик о ней рассказывал.

— О ком?

— Об Элле. Я довольна, мил, что ты признался, что не был тогда профессором.

— Я тоже доволен, мил. Теперь, когда я вам рассказал, Уилф…

— Рассказала Мэри-Лу. Муж и жена…

Но Рик уставился на Мэри-Лу взглядом, отнюдь не исполненным обожания.

— …а теперь я штатный адъюнкт-профессор и получил академический отпуск.

— Я знаю, тебе стало легче, мил. Теперь продолжай в том же духе, мил. Так бывает лучше. Всегда.

За деревьями ярко сияло солнце, листва отбрасывала тень на гальку. Крохотные волны на озере отблескивали на солнце. Мне стало смешно.

— Я совсем забыл, что такое разговаривать с вами — это получается своего рода чрезатлантический жаргон, так, что ли?

Я запустил руку за спинку скамьи.

— Итак, Рик сознался, Мэри-Лу. А вы? Вам есть чего стыдиться?

— Боюсь, что нет.

Она легонько отодвинулась от меня.

— Не уходите!

— Не в том дело, Уилф. Она ничего не строит из себя. Она знает, как вы благородны. Я ей рассказывал.

— Так и есть, — самодовольно подтвердил я. — Что у вас там, Мэри-Лу? Алмазы из короны или лунный камень?

Мэри-Лу изящно соскользнула с краешка скамьи. И тут же встала, стряхивая пыль со своей мини-юбочки.

— Я вернусь, мил. Вам тут столько нужно обсудить.

Она удалилась быстрым шагом. Холодный ветер по ту сторону утеса вздымал рябь на озере. Почему-то мне вспомнился мусорный ящик.

— Рик. Вы махинатор. Пройдоха. Мои поздравления. Это гораздо интереснее, чем филология.

— Что я вам хочу сказать, Уилф, — я собирался стать профессором. Я знал, что стану им.

— Жулики всегда знают, что разбогатеют.

— Но я знал!

— В конце концов, что такое профессор? В молодости я считал, что профессор — это о-го-го. Да они ничуть не лучше писателей. Я их употребляю на завтрак. Вкус другой, только и всего.

— Критики, Уилф! Они возносят и низвергают!

— А Джон Кроу Рансом? Из вашего письма я вынес впечатление, что он вполне реальная личность. Ему вы тоже представились профессором?

Лицо у Рика сделалось цвета уже не моркови, а свеклы. Поскольку я смотрел на него сбоку, язык его движений предстал передо мной с новой стороны. Много лет назад он явился ко мне, исполненный решимости загнать меня в клетку, где, по слухам, было опасно. Позже, на той конференции, мне почему-то показалось своего рода иллюзией то, как он втягивал подбородок в шею и выглядывал исподлобья. Но нет, действительно пугало то, как Рик оттягивает назад нижнюю часть лица, выставляет вперед лоб, чтобы выглядеть, как ему хотелось бы, мужественным, и посматривает из-под бровей, словно краб, спрятавшийся под камнем. Именно это он и проделывал сейчас, причем даже не для меня. Это дошло у него до автоматизма, и сейчас он выставлял лоб навстречу озеру, будто показывая, что не боится грозной ряби.

— Продолжайте же, Рик, — вперед!

— Все началось с ошибки моей… нашей… секретарши кафедры. Эллы. Я начал получать письма, адресованные профессору Таккеру. Так играли со всеми, это просто рекламный прием, грубая лесть.

— Так вы взяли адрес из коммерческого справочника. Браво!

— Вы не представляете, что для меня значили ваши произведения.

— Если кто-то узнает, какой вы проходимец, вас с позором выставят из славного племени филологов.

— Это все шуточки той проклятой девицы. Ну и я тоже, надо признаться. Я этому попустительствовал.

— Как же вы рисковали. Поздравляю!

— Но игра того стоила. Ее ошибка принесла мне, будем надеяться, доброе знакомство с вами, благодаря ей мы сидим вот тут рядом.

— А как мы еще можем сидеть, черт побери?

— Эта девушка, Уилф… — Подбородок втянут, набыченный лоб грозит свинцовым водам. — Я ей нравился. Она думала, что помогает мне.

— А Джон Кроу Рансом?

— Я и правда забыл, Уилф. Действительно забыл. Мы с ним не встречались.

Я заметил, что на воде вдруг прекратилось всякое движение.

— Какое это имеет значение? Завтра я уеду. Тогда Мэри-Лу сможет сидеть на этой скамейке, не рискуя свалиться с нее.

Наступило молчание. Его нарушил Рик:

— Но вы же пообедаете с нами сегодня?

— Втроем?

— Разумеется.

— Ладно. Я угощаю. Привилегия старика. Единственная.

— Мэри-Лу застенчива, Уилф. Всегда была такая. Но она знает, какой вы душевный человек под этим британским панцирем.

— А я-то считал себя космополитом.

Рик поднялся и торжественно провозгласил:

— Мы всегда считали вас, сэр, образцом для подражания, делающим честь вашей великой стране.

Он отправился вниз вслед за женой. Я остался на скамейке, кивая, словно фарфоровый болванчик, и бормоча: «Перед Мэри закрой двери, а у Рика рожа дика».