Чарльз Диккенс - Домби и сын

— Да здравствуетъ богиня Эдиѳь! — повторилъ Каркеръ, улыбаясь наиочаровательнѣйшимъ образомъ.

— Пьемъ за здоровье Эдиѳи, — сказалъ м-ръ Домби.

Вошли оффиціанты съ новыми блюдами. Майоръ принялъ серьезный тонъ и, нагибаясь къ Каркеру, приложилъ палецъ, къ губамъ:

— Между нами, сэръ, можно шутить и говорить серьезно, но передъ этими скотами не должно профанировать священнаго имени. Старый Джо не компрометируетъ никого. Господа, ни слова больше, пока здѣсь эта сволочь!

Это было очень почтительно и деликатно со стороны майора. Такъ и понялъ его м-ръ Домби. Хотя намеки храбраго воина приводили его въ нѣкоторое затрудненіе, но онъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго возраженія и, казалось, благосклонно принималъ его шутки. Быть можетъ, майоръ былъ сегодня поутру довольно близокъ къ истинѣ, когда объявилъ м-съ Скьютонъ, что великій человѣкъ, конечно, не захочетъ изъ гордости говорить о завѣтныхъ планахъ своему первому министру, но желаетъ однако-жъ, чтобы тотъ окольными путями былъ посвященъ въ его тайны.

Остроуміе майора не ограничилось только лукавыми намеками на интересное положеніе м-ра Домби. Передъ нимъ былъ теперь благосклонный слушатель, беззаботный весельчакъ и такого рода человѣкъ, котораго онъ послѣ не разъ называлъ чертовски смышленымъ и пріятнымъ малымъ. На этомъ законномъ основаніи, какъ скоро убрали со стола, майоръ далъ полный разгулъ своему геройскому духу и пустился въ безконечные разсказы о полковыхъ шашняхъ и гусарскихъ продѣлкахъ, отъ которыхъ надрывался со смѣху м-ръ Каркеръ, встрѣтившій какъ онъ говорилъ — истинно или притворно — первый разъ въ жизни такого неистощимаго юмориста. М-ръ Домби между тѣмъ величаво смотрѣлъ черезъ накрахмаленный галстукъ какъ владѣлецъ майора или какъ степенный содержатель звѣринца, передъ которымъ его добрый медвѣдь выплясываетъ уморительные танцы на потѣху глазѣющей толпы.

Наконецъ, когда майоръ совсѣмъ ужъ сталъ задыхаться и охрипъ отъ чрезмѣрнаго напряженія желудка, горла и умственныхъ способностей, собесѣдники вышли изъ-за стола и взяли по чашкѣ кофе, послѣ чего майоръ, почти безъ всякой надежды на утвердительный отвѣтъ, спросилъ м-ра Каркера, играетъ ли онъ въ пикетъ.

— Немножко маракую, — отвѣчалъ Каркеръ.

— И въ триктракъ играете?

— И въ триктракъ.

— Каркеръ, я полагаю, играетъ во всѣ игры, и хорошо играетъ, — замѣтилъ м-ръ Домби, разваливаясь на софѣ, какъ деревянный истуканъ безъ кожи и костей.

Дѣйствительно, м-ръ Каркеръ сыгралъ и въ пикетъ, и въ триктракъ съ такимъ совершенствомъ, что майоръ въ крайнемъ изумленіи вытаращилъ свои раковые глаза и объявилъ, что даже y нихъ въ полку немного такихъ игроковъ.

— Да ужъ не играете ли вы и въ шахматы, м-ръ Каркеръ? — спросилъ майоръ.

— Играю немножко, — отвѣчалъ Каркеръ. — Случалось даже и выигрывалъ, но это была шалость. Теперь, я думаю, совсѣмъ разучился.

— Чортъ побери! Да вы, какъ вижу, вовсе не подъ пару вашему командиру. Домби совсѣмъ не играетъ.

— О, м-ръ Домби совсѣмъ другая статья! — возразилъ главный приказчикъ. — Еще бы сталъ онъ терять драгоцвнное время на такіе пустяки! Такому человѣку, какъ я, играть еще можно, мнѣ, пожалуй, и пригодится какая-нибудь игра. Но м-ру Домби…

Можетъ быть, это было просто слѣдствіемъ неправильнаго устройства широкаго рта, только въ эту минуту м-ръ Каркеръ чрезвычайно походилъ на огрызающуюся собаку, готовую вцѣпиться своими клыками въ руку, которая ее ласкала. Но майоръ не дѣлалъ такихь соображеній, a м-ръ Домби съ полузакрытыми глазами лежалъ на софѣ во все время игры, продолжавшейся далеко за полночь.

Состязаніе между игроками окончилось совершенной побѣдой правой руки м-ра Домби. При всемъ томъ м-ръ Каркеръ и майоръ остались въ этотъ вечеръ наилучшими друзьями, и, когда главный приказчикъ отправился спать, майоръ, въ знакъ особеннаго вниманія, приказалъ туземцу свѣтить ему по коридору вплоть до самой спальни. Кончивъ экстраординарную обязанность, черный рабъ раздѣлъ своего господина и немедленно развалился самъ на полу y его ногъ на соломенномъ матрасѣ, такъ какъ другой постели не смѣлъ имѣть человѣкъ, низведенный цивилизованнымъ европейцемъ на степень обезьяны…

Было, вѣроятно, какое-то пятно на зеркалѣ въ комнатѣ м-ра Каркера, но оно отражало въ эту ночь человѣка, которому мерещились въ его сонныхъ видѣніяхъ толпы людей, валявшихся y его ногъ, точь въ точь, какъ бѣдный туземецъ — y ногъ майора. И гордо шагалъ м-ръ Каркеръ черезъ головы этихъ людей, пробивая себѣ путь впередъ и впередъ!

Прекрасное лѣтнее утро. М-ръ Каркеръ поднялся съ постели вмѣстѣ съ жаворонкомъ и отправился гулять. Онъ шагалъ медленно и осторожно, и мысль его, далекая отъ небесной лазури, устремлялась прямо и мѣтко къ земному гнѣзду, облѣпленному толстыми слоями грязи. Никакая птица не исчезала въ воздухѣ съ такой быстротой отъ человѣческаго глаза, какъ мысли Каркера, невидимыя и непроницаемыя для смертнаго наблюдателя. Онъ въ совершенствѣ управлялъ своимъ лицомъ по произволу, и наблюдатель съ нѣкоторою ясностью могъ только сказать, что м-ръ Каркеръ улыбается или размышляетъ. Теперь онъ размышлялъ. По мѣрѣ того, какъ жаворонокъ уносился къ облакамъ, м-ръ Каркеръ глубоко ниспадалъ въ область мысли, и чѣмъ громче и яснѣе раздавалась утренняя трель пернатаго музыканта, тѣмъ важнѣе и мрачнѣе становилась дума нашего глубокаго мыслителя. Наконецъ, когда жаворонокъ, заливаясь потокомъ беззаботной пѣсни, стремглавъ спустился на землю и впорхнулъ въ зеленые колосья волнистой пшеницы, м-ръ Каркеръ вдругъ пробудился отъ размышленія, и лицо его мгновенно озарилось яркой улыбкой, какъ будто передъ нимъ стояли многочисленные наблюдатели, которыхъ нужно было задобрить въ свою пользу. И уже улыбка не сходила болѣе съ этого лица.

Сознавая важность первыхъ впечатлѣній, м-ръ Каркеръ одѣлся въ это утро съ особенною тщательностью. Въ его костюмѣ, правда, обнаруживалась и теперь нѣкоторая чопорность въ подражаніе особѣ великаго командира, однако-жъ онъ, быть можетъ, первый разъ значительно отступилъ отъ манеры м-ра Домби насчетъ высочайшаго, туго накрахмаленнаго галстука, потому что онъ зналъ, какъ это смѣшно, и потому еще, что м-ръ Домби долженъ былъ передъ чужими людьми увидѣть въ этой перемѣнѣ новую деликатность подчиненнаго, который такъ хорошо понималъ огромное разстояніе отъ своего начальника. Впрочемъ въ другихъ статьяхъ туалета м-ръ Каркеръ теперь, какъ и всегда, былъ довольно вѣрной копіей своего ледяного патрона.

Долго гулялъ м-ръ Каркеръ въ веселомъ расположеніи духа по зеленымъ лугамъ и густымъ аллеямъ, порхая, какъ мотылекъ, между деревьями. За полчаса передъ завтракомъ, онъ вернулся назадъ и сказалъ довольно громко. "Взглянемъ теперь на вторую м-съ Домби".