Чарльз Диккенс - Домби и сын

— И говоритъ, что этому ангельчику пригрезилось! — сказала Полли.

— Кр-р-р-р-расавицы, черти бы васъ побрали! — вскричала Выжига, съ гримасой присѣдая передъ дверью, откуда вышли предметы ея ярости. — Никогда не будетъ Домби! И слава Богу, что никогда не будетъ! Довольно и одной.

— Не разбудите дѣтей, Сусанна, — сказала Полли.

— Чувствительнѣйше благодарю, м-съ Ричардсъ, — вскричала Сусанна, готовая въ сердцахъ на комъ-нибудь выместить свою досаду, — какъ мулатка и невольница, я должна съ почтеніемъ выслушивать ваши приказанія. М-съ Ричардсъ, не угодно ли вамъ еще что-нибудь замѣтить? Говорите, пожалуйста, не церемоньтесь съ вашей покорной слугой.

— Что за вздоръ вы несете, моя милая?

— Какой вздоръ, помилуйте, сударыня! Гдѣ вы изволили родиться, — вскричала Сусанна, — развѣ вамъ неизвѣстно, что вы, какъ временная гостья, можете помыкать мною, какъ угодно? Но гдѣ бы вы ии родились, Ричардсъ, — продолжала Выжига, быстро замахавъ головой, — когда бы вы ни родились, — a вы должны знать, что давать приказанья и исполнять приказанья — двѣ вещи не очень похожія одна на другую. Вы, напримѣръ, можете приказать мнѣ броситься внизъ головой изъ пятаго этажа на мостовую, a я, напримѣръ, могу поберечь свою шею и не послушаться васъ, м-съ Ричардсъ. Вотъ оно какъ.

— Что-жъ я вамъ сдѣлала, Сусанна? — Вы накинулись на меня за то, что обижаютъ миссъ Флоренсу! Вы очень добрая дѣвушка; но вѣдь я же не виновата, моя милая.

— Да, вамъ хорошо этакъ разсуждать, — возразила Сусанна, нѣсколько смягчившись, — когда за вашимъ ребенкомъ ухаживаютъ, какъ за князькомъ, цѣлуютъ его и милуютъ, какъ чортъ знаетъ кого; a что бы вы сказали, если бы затаптывали его въ грязь, какъ эту милую, прелестную сиротку, о которой эти вѣдьмы говорили, какъ о пропавщей твари?… Прр-р-р-роклятыя!.. Да что, какая намъ забота! Не капризничайте, миссъ Флой! Спите, негодная шалунья! A вотъ я сейчасъ позову съ чердака домового и велю съѣсть васъ живьемъ. Спите!

Эти слова миссъ Нипперъ произнесла съ особымъ выраженіемъ, какъ-будто въ самомъ дѣлѣ ее слышалъ домовой, готовый по первому знаку броситься на исполненіе ея лютыхъ приказаній. Она поспѣшила успокоить свою маленькую воспитанницу, закутавъ ей головку одѣяломъ и хлопнувъ сердито трм или четыре раза по подушкѣ. Потомъ она сложила руки, сжала роть, сѣла передъ каминомъ и въ этомъ положеніи провела весь остатокъ вечера, не сказавь болѣе ни одного слова,

Хотя въ дѣтской увѣряли, что маленькій Павелъ начинаетъ понимать и даже дѣлать наблюденія, ири всемъ томъ онъ вовсе, по-видимому, не замѣчалъ, что его собираются крестить на слѣдующій день и что съ необыкновенной хлопотливостью приготовляютъ парадное платье какъ для собственной его особы, такъ и для всей свиты. Даже въ самый торжественный день, онъ, сверхъ чаянія, ничѣмъ не показалъ, что понимаетъ важность церемоніи; напротивъ, въ самую роковую минуту ему вдругь заблагоразсудилось уснуть крѣпкимъ сномъ счастливой невинности, и потомъ онъ былъ очень недоволенъ, когда его разбудили и начали одѣвать съ особеннымъ стараніемъ.

Пасмурно-сѣрый осенній день, съ рѣзкимъ восточнымъ вѣтромъ, вполнѣ согласовался и съ этимъ торжествомъ и съ холодною фигурой м-ра Домби. Онъ стоя принималъ въ библіотекѣ гостей, и на все смотрѣлъ сентябремъ. Когда, подходя къ окнамъ, онъ заглядывалъ въ маленькій садъ и смотрѣлъ на деревья, сухіе и пожелтѣвшіе листья съ трескомъ начинали осыпаться, какъ-будто отъ его взора. Темныя и холодныя комнаты, казалось, облеклись въ трауръ, какъ и самые жильцы. Книги, разставленныя по ранжиру и вытянутыя въ строй, какъ солдаты, стояли неподвижно въ своихъ мрачныхъ, холодныхъ, однообразныхъ мундирахъ, — и если, какъ y солдатъ, была въ нихъ какая-нибудь мысль, такъ это только мысль о холодной погодѣ. Книжный шкафъ за стеклами, крѣпко запертый на ключъ, отталкивалъ всякое желаніе прикоснуться къ параднымъ переплетамъ. На верху шкафа угрюмо стоялъ бронзовый бюстъ Вилльяма Питта, не одушевленный ни одною чертой живого сходства, и, какъ заколдованный мавръ, сторожилъ завѣтный складъ. По бокамъ его двѣ пыльныя урны, изъ какой-то древней гробницы, казалось, проповѣдывали о бренности и суетѣ здѣшняго міра; a зеркало, вдѣланное надъ каминомъ, отражая вмѣстѣ и м-ра Домби и его портреты, казалось, погружено было въ самыя меланхолическія размышленія. Закоптѣлая, холодная рѣшетка y камина была чрезвычайно похожа на самого м-ра Домби, облеченнаго въ свой синій, застегнутый до верху фракъ, бѣлый стоячій галстухъ и модные сапоги съ величественнымъ скрипомъ, съ дополненіемъ къ этому туалету неизбѣжной золотой цѣпи, выглядывавшей изъ подъ фрака. Но это случайное родство каминной рѣшетки съ хозяиномъ могло быть допущено только за отсутствіемъ его родственниковъ, м-ра и м-съ Чиккъ, которые при этой оказіи не замедлили явиться собственными особами.

— Любезный Павелъ, — прошептала м-съ Чиккъ, обнимая брата, — нынѣшній день, я надѣюсь, будетъ началомъ многихъ веселыхъ дней.

— Благодарю, Луиза, — отвѣчалъ съ пасмурнымъ видомъ м-ръ Домби, — какъ ваше здоровье, м-ръ Джонъ?

— Какъ ваше здоровье, сэръ? — отвѣчалъ Чиккъ.

Онъ протянулъ руку м-ру Домби съ такою медленностью, какъ будто опасался электрическаго удара. М-ръ Домби дотронулся до его руки съ такою осторожностью, какъ-будто прикасался къ рыбѣ или морскому растенію, или вообще къ чему-нибудь мокрому и клейкому.

— Не нужно ли приказать, Луиза, развести для тебя огня? — спросилъ м-ръ Домби, поворачивая голову въ своемъ высочайшемъ галстухѣ, какъ въ желѣзныхъ тискахъ.

— О, нѣтъ, мой милый, — отвѣчала м-съ Чиккъ, скорчиваясь въ три погибели отъ ужаснаго холода, — для меня все равно.

— A вамъ не холодно, м-ръ Джонъ? — продолжалъ хозяинъ.

М-ръ Чиккъ, который уже успѣлъ засунуть оба кулака въ широкіе карманы своихъ панталонъ и собирался свистнуть одну изъ своихъ любимыхъ арій, пріостановился и отвѣчалъ, что ему очень хорошо. Потомъ онъ уже и затянулъ: "у_ж_ъ к_а_к_ъ ж_и_л_ъ п_о_ж_и_в_а_л_ъ т_р_я_п_и_ч_н_и_к_ъ", но вдругъ вошелъ Таулисонъ и громко доложилъ:

— Миссъ Токсъ!

Прелестная дѣва на сей торжественный случай облеклась въ легкое газовое платье, украсивъ чело, власы и шею всею роскошью своего туалета. Лицо ея посинѣло, и она дрожала, какъ осиновый листъ.

— Какъ ваше здоровье, миссъ Токсъ? — сказалъ м-ръ Домби.

Миссъ Токсъ, присѣдая на вопросъ м-ра Домби, который сдѣлалъ два или три шага ей на встрѣчу, опустилась въ свой пышный газъ и кружева, какъ мгновенно сдвинутая зрительная трубка.

— Я никогда не забуду этого дня, сэръ! — нѣжно сказала миссъ Токсъ, — о, никогда! Любезная Луиза, я почти не смѣю вѣрить своимъ чувствамъ!

Если бы миссъ Токсъ вѣрила по крайней мѣрѣ одному изъ своихъ чувствъ, то узнала бы, что день былъ очень холодный. Съ этимъ, конечно, нельзя было не согласиться. Она воспользовалась первымъ удобнымъ случаемъ возстановить задержанное холодомъ кровообращеніе на кончикѣ своего носа и усердно принялась тереть его платкомъ, опасаясь, вѣроятно, чтобы слишкомъ низкая температура не произвела непріятнаго впечатлѣнія на ребенка, когда она станетъ его цѣловать.