Чарльз Диккенс - Домби и сын

Съ этими словами м-ръ Домби поднесъ къ губамъ и поцѣловалъ ручку маленькаго товарища; но потомъ, испугавшись, по-видимому, что такой поступокъ несообразенъ съ его достоинствомъ, довольно неловко отошелъ прочь.

Докторъ Паркеръ Пепсъ, знаменитый придворный акушеръ, постоянный свидѣтель приращенія знатныхъ фамилій, ходилъ по гостиной взадъ и впередъ, съ сложенными назадъ руками, къ невыразимому наслажденію домового врача, который въ послѣднія шесть недѣль протрубилъ всѣмъ своимъ паціентамъ, пріятелямъ и знакомымъ, что вотъ того и гляди м-съ Домби разрѣшится отъ бремени, и его, по поводу этого событія, пригласятъ вмѣстѣ съ докторомъ Паркеромъ Пепсомъ.

— Ну, что, сэръ, — сказалъ Пепсъ звучнымъ, басистымъ голосомъ, — поправилась ли сколько-нибудь ваша любезная леди при вашемъ присутствіи?

— Ободрилась ли она? — прибавилъ домовой врачъ и въ то же время наклонился къ знаменитому акушеру, какъ-будто хотѣлъ сказать: "извините, что я вмѣшиваюсь въ разговоръ, но случай этотъ важный".

М-ръ Домби совершенно потерялся отъ такихъ вопросовъ! Онъ почти вовсе не думалъ о больной и теперь не зналъ, что отвѣчать. Опомнившись, онъ проговорилъ, что докторъ Пепсъ доставитъ ему большое удовольствіе, если потрудится взойти наверхъ.

— Ахъ, Боже мой! — сказалъ Паркеръ Пепсъ. — Мы не можемъ больше отъ васъ скрывать, что ея свѣтлость герцогиня — прошу извинить: я перемѣшиваю имена, — я хотѣлъ сказать, что ваша любезная леди чувствуетъ чрезмѣрную слабость и во всемъ ея организмѣ замѣтно всеобщее отсутствіе эластичности, a это такой признакъ, котораго мы…

— Не хотѣли бы видѣть, — перебилъ домовый врачъ, почтительно наклонивъ голову.

— Именно такъ, — сказалъ Паркеръ Пепсъ, — этого признака мы не хотѣли бы видѣть. По всему замѣтно, что организмъ леди Кенкеби, — прошу извинить, я хотѣлъ сказать организмъ м-съ Домби, — но я всегда перемѣшиваю фамиліи паціентовъ.

— Еще бы, при такой огромной практикѣ! — бормоталъ домовый врачъ. — Мудрено тутъ не смѣшивать. Докторъ Паркеръ Пепсъ знаменитый, велик…

— Очень вамъ благодаренъ, — прервалъ докторъ. — Такъ я хотѣлъ замѣтить, что организмъ нашей паціентки выдержалъ такое потрясеніе, отъ котораго, быть можетъ, она освободится; но для зтого необходимо съ ея стороны болыіюе, крѣпкое и…

— Могучее, — добавилъ домовый врачъ.

— Именно такъ, — продолжалъ докторъ, — и могучее усиліе. М-ръ Пилькинсъ, по своему положенію врачебнаго совѣтника въ этомъ домѣ, a я увѣренъ, никто лучше его не можеть выполнить этого назначенія

— Охъ! — пробормоталъ домовый врачъ. — Удостоиться такой похвалы отъ знаменитаго придворнаго доктора Паркера Пепса!

— Вы слишкомъ добры, — возразилъ Паркеръ Пепсъ. — М-ръ Пилькинсъ, говорю я, по своему положенію домашняго врача, очень хорошо знаетъ организмъ паціентки въ ея нормальномъ состояніи, — a такое знакомство весьма важно въ настоящемь случаѣ. Мы оба теперь такого мнѣнія, что натура должна сдѣлать могучее усиліе, и если, сверхъ чаянія, наша интересная паціентка графиня Домби, — прошу извинить, — если м-съ Домби не…

— Не въ состояніи будетъ, — перебилъ домовый врачъ.

— Именно такъ. Если м-сь Домби не выдержитъ этого усилія, то въ такомъ случаѣ можеть произойти опасный, очень опасный кризисъ, и послѣдствія его будутъ гибельны.

Нѣсколько секундъ эскулапы не говорили ни слова, опустивъ глаза въ землю. Потомъ, по нѣмому движенію доктора Пепса, они пошли на верхъ. Домовый врачъ почтительно отворялъ двери передъ знаменитымъ собратомъ.

Мы будемъ несправедливы къ м-ру Домби, если скажемъ, что мнѣніе врачей не произвело на него никакого вліянія. Правда, онъ былъ вовсе не такой человѣкъ, чтобы могъ когда-либо и отчего бы то ни было испытывать сильныя ощущенія; но если бы — чего Боже избави! — жена его вдругъ захворала и умерла, нѣтъ сомнѣнія, м-ръ Домби былъ бы очень огорченъ: тогда бы онъ почувствовалъ, что въ его хозяйствѣ недостаетъ одной изъ самыхъ драгоцѣнныхъ мебелей, и потеря ея была бы для него крайне чувствительна. Но само собою разумѣется, печаль его была бы холодная, спокойная джентльменская.

Между тѣмъ, какъ м-ръ Домби разсуждалъ объ этомъ предметѣ, размышленія его были прерваны поспѣшной ходьбой и шумомъ платья на лѣстницѣ. Вдругь вбѣжала въ комнату женщина болѣе чѣмъ солидныхъ лѣтъ, но перетянутая въ ниточку и одѣтая по послѣдней модѣ, какъ молодая дама въ полномъ расцвѣтѣ юности и красоты. Лицо ея и вся фигура обличали сильное волненіе. Она стремительно бросилась къ нему на шею и сказала трогательнымъ голосомъ:

— Павелъ, милый мой Павелъ! Вѣдь онъ настоящій Домби!

— Что-жъ тутъ мудренаго? — возразилъ братъ, — м-ръ Домби былъ братъ вбѣжавшей лэди. — Фамильное сходство должно быть. Но отчего ты такъ встревожена, Луиза?

— Охъ, я знаю, что это глупо, — отвѣчала Луиза, усаживаясь на стулъ и вынимая платокъ изъ ридикюля, — но онъ настоящій вылитый Домби. Въ жизнь я не видала такого сходства.

— Но въ какомъ положеніи Фанни? — сказалъ м-ръ Домби. — Съ нею что дѣлается?

— Ничего, милый Павелъ, — отвѣчала Луиза, — рѣшительно ничего, повѣрь мнѣ, такъ-таки иросто ничего. Небольшое изнуреніе, истощеніе силъ, но ничего такого, что я вытерпѣла съ моимъ Жоржемъ или Фридерикомъ. Стоитъ ей немножко потерпѣть, — вотъ и все. О, если бы Фанни была Домби! Но я не сомнѣваюсь и даже увѣрена, что она сдѣлаетъ это усиліе, котораго отъ нея требуютъ: вѣдь она знаетъ, какъ это необходимо. — Ахъ, милый Павелъ, я вся взволнована, и дрожь проняла меня съ ногъ до головы: это глупо, очень глупо; но что дѣлать? Ужъ я такъ создана. Вели мнѣ, пожалуйста, дать рюмку вина и перекусить что-нибудь. Я думала, что совсѣмъ упаду на лѣстницѣ, когда выбѣжала отъ Фанни и посмотрѣла на нашего крошечнаго пѣвунчика.

За этими словами, вызванными живѣйшимъ воспоминаніемъ о ребенкѣ, послышалась скромная походка, и кто-то слегка постучался въ дверь.

— М-съ Чиккъ, — проговорилъ ласковый женскій голосъ, — какъ вы себя чувствуете, моя милая?

— Любезный Павелъ, — тихонько сказала Луиза, вставая со стула, — это миссъ Токсъ, прекрасная, преинтересная дѣвица: мнѣ никогда бы не быть безъ нея здѣсь! Миссъ Токсъ, рекомендую вамъ — братъ мой, м-ръ Домби; Павелъ, милый Павелъ, — рекомендую: моя искренняя пріятельница, мой лучшій другъ — миссъ Токсъ.

Отрекомендованная интересная дѣвица была длинная, сухощавая фигура съ такимъ увядшимъ лицомъ, какъ-будто щеки ея были когда-то натерты линючей краской, и эта краска мгновенно сбѣжала отъ дѣйствія воды и солнечныхъ лучей. Зато ее можно было назвать настоящей розой учтивости и добродушія. Отъ продолжительной привычки вслушиваться во все, что при ней говорили, и внимательно всматриваться въ физіономію собесѣдниковъ, какъ-будто было y ней намѣреніе неизгладимо запечатлѣть въ душѣ ихъ портреты, голова ея совершенно склонилась на одну сторону. Ея руки получили судорожную привычку подниматься сами собою въ знакъ невольнаго удивленія; въ глазахъ постоянно отражалось это же чувство. Голосъ ея былъ самый нѣжный и вкрадчивый; на самой переносицѣ усѣлась y нея небольшая шишка, и огромный орлиный носъ ея, по этой причинѣ, никогда не вздергивался кверху.