Чарльз Диккенс - Домби и сын

— Ну же, ну! — повторила она. — Что ты говоришь, Фанни? Я не разслышала.

Нѣмое, упорное молчаніе, ни малѣйшаго звука въ отвѣтъ. Часы м-ра Домби и Пепса бѣжали взапуски, стараясь, по-видимому, перегнать другъ друга.

— Что-жъ ты, въ самомъ дѣлѣ, милая Фанни? — говорила невѣстка, перемѣняя положеніе и принявъ серьезный тонъ. — Я разсорюсь съ тобой, если ты не встанешь. Тебѣ необходимо сдѣлать усиліе, быть можетъ, болѣзненное, мучителыюе усиліе; но ты знаешь, Фанни, на этомъ свѣтѣ ничего не достается даромъ, и мы не должны унывать, когда такъ много зависитъ отъ насъ. Ну же, милая Фанни, попробуй, попытайся, не то я право разсержусь на тебя.

Бѣготня часовъ при слѣдующей паузѣ доходила до свирѣпаго неистовства: казалось, они сталкивались и колотили другъ друга.

— Фанни! — продолжала Луиза, осматриваясь вокругъ съ возрастающимъ безпокойствомъ. — По крайней мѣрѣ, взгляни на меня. Открой глаза и покажи, что ты слышишь и понимаешь меня: не такъ ли? — Ахъ, силы небесныя! Ну что тутъ дѣлать, господа?

Врачи значительно помѣнялись взорами черезъ постель. Акушеръ, нагнувшись, шепнулъ что-то на ухо ребенку. Не понявъ содержанія словъ, дѣвочка обратила на доктора свое совершенно безцвѣтное лицо и глубокіе темные глаза; но ни на сколько не измѣнила своей позы.

Докторъ повторилъ свои слова.

— Маменька! — сказала дѣвочка.

Знакомый любимый голосокъ пробудилъ лучъ сознанія въ угасающей душѣ. Больная открыла глаза, и легкая тѣнь улыбки показалась на ея устахъ.

— Маменька! — кричалъ ребенокъ, громко рыдая. — Милая мама! Охъ, милая мама!

Докторъ тихонько отнялъ локоны дѣвочки отъ лица и губъ матери. Увы! Какъ спокойно они тамъ лежали! Какъ мало было дыханія въ этихъ устахъ, чтобы пошевелить ихъ!

И бѣдная мать, крѣпко ухватившись за эту слабую вѣтку, въ ея объятіяхъ, поплыла далеко по темному и невѣдомому морю, которое волнуется вокругъ всего свѣта.

— Ахъ, какъ я рада, что за все простила бѣдную Фанни! Вѣдь вотъ оно что, — кто бы могъ предвидѣть такой случай? Ужъ подлинно, самъ Богъ меня надоумилъ. Ну, теперь что бы ни случилось, a это всегда будетъ для меня утѣшеніемъ.

Такъ говорила м-съ Чиккъ, воротившись въ гостиную отъ модистокъ, занятыхъ наверху шитьемъ фамильнаго траура. Это замѣчаніе она сдѣлала въ назиданіе своего супруга, м-ра Чикка, толстаго, плѣшиваго джентльмена съ широкимъ лицомъ, съ руками постоянно опущенными въ карманы. М-ръ Чиккъ имѣлъ маленькую слабость насвистывать и напѣвать разныя аріи вездѣ, гдѣ бы ни привелось ему быть, и теперь, въ домѣ сѣтованія и печали, ему трудно было удержаться отъ любимой привычки.

— Не суетись такъ, Луиза, — замѣтилъ въ свою очередь м-ръ Чиккъ, — съ тобой, пожалуй, опять сдѣлаются спазмы. Тра-ла-ла! Фи, чортъ побери, все забываюсь. — Какъ, подумаешь, коротка жизнь-то человѣческая!

М-съ Чиккъ бросила сердитый взглядъ и продолжала свою назидательную рѣчь:

— Надѣюсь, — говорила она, — этотъ трогательный случай для всѣхъ послужитъ урокомъ, какъ необходимо вставать и дѣлать усилія, когда этого отъ насъ требуютъ. Во всемъ есть нравоученія: умѣй только ими пользоваться. Сами же будемъ виноваты, если выпустимъ изъ виду такой страшный урокъ.

Въ отвѣтъ на эту сентенцію м-ръ Чиккъ очень некстати затянулъ совершенно неприличную арію "Ужъ какъ жилъ поживалъ сапожникъ" и вдругъ, остановивъ себя, съ нѣкоторымъ смущеніемъ замѣтилъ, что, конечно, наша вина, если мы не пользуемся такими несчастными случаями.

— Ты могъ бы, я думаю, говорить объ этомъ, не насвистывая своихъ гадкихъ пѣсенъ, — возразила м-съ Чиккъ, сдѣлавъ своему супругу очень непріятную мину.

— Что дѣлать, душа моя, — отвѣчалъ м-ръ Чиккъ, — привычка!

— Глупость, a не привычка, мой милый. Умный человѣкъ постыдился бы такъ оправдываться! Привычка! Если бы я, напримѣръ, привыкла ходить вверхъ ногами по потолку, какъ мухи, тогда, я знаю, не перестали бы толковать объ этомъ.

М-ръ Чиккъ не счелъ нужнымъ оспаривать, что такая привычка дѣйствительно получила бы нѣкоторую гласность.

— Ну, что, Луиза, каковъ ребенокъ? — спросилъ онъ, чтобы перемѣнить разговоръ.

— О какомъ ребенкѣ говоришь ты? — возразила м-съ Чиккъ. — Сегодня въ столовой было цѣлое стадо дѣтей.

— Стадо дѣтей! — бормоталъ м-ръ Чиккъ, съ безпокойствомъ озираясь вокругъ.

— Тутъ нечего и толковать, — продолжала м-съ Чиккъ, — нѣтъ бѣдной матери, такъ надо пріискать кормилицу.

— Охъ! Ахъ! — говорилъ м-ръ Чиккъ. — Тра-ла-ла! Жизнь-то наша, подумаешь. Ты ужъ, вѣроятно, нашла кормилицу, моя милая?

— Покамѣстъ нѣтъ еще, — отвѣчала м-съ Чиккъ, — a между тѣмъ ребенокъ…

— Отправится къ чорту, — замѣтилъ глубокомысленно м-ръ Чиккъ, — я увѣренъ въ этомъ.

Сердитый взглядъ почтенной супруги напомнилъ ему всю неумѣстность этой выходки. Чтобы поправить такой промахъ, онъ прибавилъ:

— Нельзя ли, по крайней мѣрѣ, чѣмъ — нибудь помочь до времени бѣдному сиротинкѣ?

Эта нѣжная заботливость о бѣдномъ сиротинкѣ была, сверхъ чаянія, увѣнчана вожделеннѣйшимъ успѣхомъ. М-съ Чиккъ, не сказавъ ни слова своему супругу, величественно встала, подошла къ окну и съ большимъ вниманіемъ смотрѣла черезъ стору на подъѣзжавшій экипажъ. М-ръ Чиккъ, тоже не сказавъ ни слова, началъ ходить по комнатѣ, покоряясь судьбѣ, которая, на этотъ разъ, была противъ него. Не всегда, однако-жъ, терпѣлъ онъ такую невзгоду. Случалось, на его улицѣ тоже бывалъ прадзникъ, и тогда онъ жестоко наказывалъ Луизу. Говоря вообще, это была самая согласная, чудесно подобранная, другъ для друга сотворенная чета. Когда разгоралась между ними ссора, заранѣе никакъ нельзя было угадать, на чьей сторонѣ будетъ верхъ. Иной разъ м-ръ Чиккъ уже совсѣмъ, по-видимому, готовъ былъ сдаться, какъ вдругъ ни съ того, ни съ сего вскакивалъ онъ съ мѣста, хваталъ стулья, стучалъ безъ милосердія надъ самымъ ухомъ озадаченной суируги и бросалъ все, что ни подвертывалось подъ руку. Но если окончательная побѣда была на сторонѣ м-съ Чиккъ, супружеская размолвка принимала какой то нерѣшительный характеръ, полный жизни и одушевленія.

Когда экипажъ остановился y подъѣзда, въ комнату вдругь со всѣхъ ногъ вбѣжала миссъ Токсъ, едва переводя духъ.

— Луиза, милая Луиза, — говорила она, — мѣсто еще вѣдь не занято?

— Какъ вы добры, мой безцѣнный другь, — отвѣчала м-съ Чиккъ, — нѣтъ еще, мой ангелъ.

— Въ такомъ случаѣ, милая Луиза, — продолжала миссъ Токсъ, — я надѣюсь и увѣрена… но погодите, я тотчасъ приведу.

Черезъ минуту миссъ Токсъ снова вбѣжала въ комнату, сопровождаемая цѣлымъ конвоемъ гостей, которыхъ она высадила изъ наемной кареты. Это были: полная, круглолицая, краснощекая, здоровая молодая женщина, съ толстымъ ребенкомъ на рукахъ, за ней — молодая женщина, не такая полная, но тоже краснощекая и круглолицая, какъ наливное яблоко; она вела двухъ мальчиковъ, очень полныхъ и совершенно круглолицыхъ; позади, самъ собою, шелъ еще мальчикъ, круглолицый и очень полный. Наконецъ, послѣ всѣхъ выступалъ изъ-за двери толстый и круглолицый, какъ яблоко, мужчина съ полнымъ и совершенно круглолицымъ ребенкомъ на рукахъ; онъ поставилъ его на полъ и сказалъ сиплымъ голосомъ; "держись крѣпче за братца Джонни".