Эдвард Бульвер-Литтон - Пелэм, или приключения джентльмена

— Нет, — ответствовал обладатель двух добродетелей, — я отнюдь не стыжусь своего имени, да и ничего порочащего меня никогда не сделал. Я не вращался в обществе недостойных людей и не погрязал в распутстве; все, что я совершал как представитель своей профессии, делалось с подлинным искусством, артистически, а не грубо, по-ремесленному, как зачастую работают другие искатели приключений. Более того, у меня всегда был вкус к изящной литературе, и я даже поступил в подмастерья к одному издателю-книгопродавцу, с единственной целью — знакомиться с новыми произведениями до того, как они выйдут в свет. Наконец, я никогда не упускал возможности усовершенствоваться духовно, и самое худое, что про меня можно сказать, это то, что я твердо запомнил правила катехизиса и употреблял все усилия на то, чтобы как следует учиться и трудиться, зарабатывать себе на жизнь и исполнять долг свой на том поприще, для которого предназначен был волею провидения.

— Мне часто приходилось слышать, — ответил я, — что у воров есть своя честь, и я счастлив узнать от вас, что им свойственно также и религиозное чувство. Ваши восприемники должны бы гордиться таким крестным сыном.

— Без сомнения, должны бы, — ответил мистер Джонсон, — ибо именно им дал я первые доказательства своей ловкости; это длинная история, но я охотно расскажу вам eе если когда-нибудь вы предоставите мне такую возможность.

— Спасибо, — сказал я. — Пока же должен с вами проститься, вам теперь направо. В свою очередь примите от меня изъявления благодарности за то, что вы удостоили сопровождать такую ничем не выдающуюся личность, как я.

— О, не стоит, ваша милость, — ответил мистер Джонсон. — Для меня всегда величайшее счастье прогуляться с джентльменом, обладающим таким «здравым смыслом», как вы. Всего наилучшего, сэр. Надеюсь, мы еще встретимся.

Сказав это, мистер Джонсон свернул куда ему нужно было, и мы расстались. [828] Того, кто счел бы эту зарисовку с натуры преувеличенной, я отсылаю к «Мемуарам Джеймса Харди Во». (Прим. автора.)

Я направился к дому, размышляло своем приключении и восхищаясь этим авантюристом. В трех шагах от двери ко мне самым жалостным голосом обратился старик нищий — видимо, больной и дошедший до пределов нужды. Невзирая на мои политико-экономические воззрения, столь печальное зрелище не могло не расположить меня к подаче милостыни. Я сунул руку в один карман — кошелька там не оказалось. Я стал рыться в другом и обнаружил, что носовой платок, записная книжка и золотой медальон, принадлежавший раньше мадам д'Анвиль, тоже исчезли.

Задаром ведь не водят компании с обладателями двух добродетелей и не получают от них комплиментов за свой здравый смысл.

Нищий продолжал приставать ко мне.

— Дайте ему чего-нибудь поесть и полкроны, — сказал я своей хозяйке. Через два часа она явилась ко мне:

— О сэр, мой серебряный чайник! Ах, этот негодяй нищий!

Тут меня словно озарило: — Ах, мистер Джоб Джонсон, мистер Джоб Джонсон! — вскричал я в неописуемой ярости. — Прочь с глаз моих, женщина, прочь с глаз моих! — Я внезапно умолк, у меня не хватало слов. Пусть мне никогда не говорят, что стыд — неизменный спутник вины: преступный мошенник никогда не стыдится за себя так, как ни в чем не повинный дурак, которого он обчистил.

Восемь дней прожил я в своем мирном убежище и за это время ни разу даже не заглянул в газету, — по одному этому можете судить, каким я стал философом. На девятый же я подумал, что пора бы мне уже получить какие-нибудь известия от Доутона. Заметив, что за завтраком я съел две булочки с маслом и что вообще мои преждевременные морщины значительно разгладились, я снова начал думать о «Прелестях Вавилона».

Как раз когда чувства мои к большому городу и его обитателям так смягчились, хозяйка подала мне два письма — одно было от матушки, другое от Гьюлостона. Последнее я распечатал в первую очередь. Оно гласило:

Дорогой Пелэм,

Я очень огорчился, узнав, что вы уехали из города, да еще так неожиданно. У Миварта мне сообщили ваш адрес, и я тотчас же решил им воспользоваться. Пожалуйста, немедленно же возвращайтесь. Я получил в подарок тушу дикой козы и жажду услышать ваше мнение. Она слишком хороша, чтобы долго сохраняться, ибо все хорошие вещи начинают портиться именно тогда, когда становятся лучше всего, как сказал, кажется, Мур [829] Мур, Томас (1779–1852) — английский поэт-романтик. о цветах, если «сладостнее» и «недолговечнее» подставить вместо «портиться» и «лучше всего». Так что, вы сами понимаете, возвращаться надо без промедления.

Но как, друг мой, как могли вы, именно fifei, растрачивать таким образом драгоценное время? Прошлую ночь я не сомкнул глаз, думая о том, что вы едите теперь за обедом. Рыба в деревне исключается; цыплята повсюду, кроме Лондона, мрут от типуна; дичи сейчас нет — сезон не охотничий; послать за мясом к Джиблету невозможно, а нигде в другом месте настоящего мяса не получишь. Что же касается двух естественных продуктов деревни — овощей и яиц, — то я, не обладая какой-либо необычной проницательностью, все же могу быть вполне уверен, что ваша кухарка неспособна превратить последние в omelette aux huîtres, а первые в légumes à la crême. [830] Яичницу с устрицами (франц.)… овощи в сливочном соусе (франц.).

Итак, цепь неоспоримых доказательств приводит к выводу, что вы несомненно погибаете от голода. При этой мысли на глазах моих выступают слезы: ради самого неба, ради меня, ради вас самих, но прежде всего — ради туши дикой козы возвращайтесь поскорее в Лондон. Я представляю себе вас в последней стадии голодания — воздушного, как бисквит, тощего, как призрак борзого пса.

Больше на эту тему можно не распространяться. Я рассчитываю, что собственное ваше благоразумие в скором времени доставит мне радость общения с вами. Право же, если я буду дольше раздумывать о вашем жалостном состоянии, то не смогу совладать со своими чувствами. Mais revenons а nos moutons. [831] Буквально: «Но вернемся к нашим баранам» (франц.) в смысле: «Вернемся к тому, о чем говорили раньше». (Кстати, фраза эта очень подходит к данному случаю: о, французы превосходят нас во всем — от величайшей из наук — кулинарии до камерного искусства вести остроумную беседу.)

Вы должны сообщить мне свое искреннее, беспристрастное, хорошо продуманное мнение о жарком из дикой козы. Должен сказать, я «е удивлюсь тому, что, по воззрениям языческих северных племен, одной из главных радостей загробного мира является охота, если это охота на диких коз. Однако nihil est omni parte beatum, [832] Ничто не совершенно (лат.). — дикой козе не хватает жира, дорогой мой Пелэм, да, не хватает! И я не знаю, чем тут можно помочь. Ибо если мы искусственно добавим жир, то лишим себя того аромата, который придает жаркому из дикой козы сама природа. Здесь-то, любезный Пелэм, я и нахожу главные аргументы в защиту свободы. В клетках, в цепях, в плену и рабстве города все вещи теряют и свежесть свою и благородный вкус, являющиеся благословенным даром свободы и сельской жизни.