Эдвард Бульвер-Литтон - Пелэм, или приключения джентльмена

Когда, наконец, разъяренная женщина поняла, что ей никак не расправиться с нами, она выпрямилась во весь рост, отпустила звонкую затрещину Бед о, который, широко с склабясь, стоял возле нее, и величественно вышла из комнаты.

Мы снова уселись вокруг стола, более чем когда-либо расположенные изощряться в остроумии, и до самого рассвета длился фейерверк шуток на счет героини, застрявшей в коридоре, cum qua [312] Вместе с которой (лат.). (метко сказал Винсент) clauditur adversis innoxia simia fatis. [313] Неблагоприятная судьба запирает ни в чем не повинную обезьянку (лат.). [314] …cum qua… clauditur adversis innoxia simia jatis… (лат.) — «Вместе с которой… была заперта ни в чем не повинная обезьянка». — В древнем Риме отцеубийцу топили, зашив его в один мешок с обезьяной, — отсюда и взята латинская фраза Винсента, представляющая собой, начиная со слова «clauditur», цитату из Ювенала (Сатира 13, стих 156).

Пещера Фальри источала аромат

не более нежный — повсюду виднелись

следы пьянства и обжорства.

В глубине пещеры лежал,

разметавшись, волшебник и т. д.

Марглип Персиянин. Сказки о Джиннах [316] «Сказки о Джиннах» (1764) — якобы перевод с персидского, на самом деле написаны английским писателем Джеймсом Ридли (1736–1765); многократно переиздавались и переводились на иностранные языки. В 1825 году вышло издание избранных и переработанных «Сказок о Джиннах», осуществленное архиепископом Ричардом Уэйтли (1787–1863).

На следующий день я проснулся с сильнейшей головной болью, меня лихорадило. Ох, эти ночные пирушки — сколь восхитительны они были бы, если б после них не наступало утро! Сидя в своей туалетной, я прихлебывал сотерн, разбавленный содовой водой, и, поскольку нездоровье всегда располагает меня к размышлениям, — перебирал в памяти все, что я сделал со времени приезда в Париж. За этот краткий срок я (видит бог, это мне быстро удается) приобрел известность, обо мне много говорили. Правда, на меня везде и всюду нападали. Одни порицали мои галстуки, другие — склад моего ума; тощий мистер Абертон распустил слух, будто я накручиваю свои волосы на бумажки, а сэр Генри Миллингтон, весь накладной, уверял, что я сам разительно напоминаю бумажную трубочку, обмотанную нитками. Один говорил, что я неважно езжу верхом, другой — что я плохо танцую, третий недоуменно спрашивал, может ли женщина увлечься мною, а четвертый заявлял, что никак не может.

В одном, однако, — друзья и враги — полностью сходились: все считали, что я—законченный фат и чрезвычайно доволен собой. A la vérité [317] Правду сказать (франц.). — они не так уж сильно заблуждались. К слову сказать, чем объясняется, что быть довольным самим собой — наивернейший способ восстановить против себя всех вокруг? Если кто-либо — безразлично мужчина или женщина, — явно восхищающийся собственными достоинствами, входит в гостиную, заметьте, какое волнение, смятение, недовольство тотчас овладевает всеми, кто одного с ним пола. С этой минуты для них нет ни удовольствия, ни даже спокойствия, и я убежден, имей они возможность уничтожить невинную жертву своего сплина, никакая христианская добродетель не смогла бы удержать их от этого проявления жесточайшей вражды. Нет милосердия для фата, нет прощения для кокетки. Общество смотрит на них как на своего рода отступников; нет такого злодейства, которое не вменялось бы им в вину; они не привержены той религии, которую исповедуют другие; они создают себе кумир из собственного тщеславия и этим оскорбляют все узаконенные виды тщеславия остальных. На них ополчается ханжество — костер уже пылает, злословие уготовило им аутодафе. Увы! Что может сравниться по беспощадности с яростью, порождаемой тщеславием? С теми гонениями, которые оно вызывает? Отнимите у человека его состояние, его дом, его доброе имя, но льстите при всем этом его тщеславию — и он простит вам. Осчастливьте его своими милостями, осыпьте благодеяниями — если вы пораните его тщеславие, вы лучшего из людей сделаете неблагодарным. Он всегда будет стараться ужалить вас, если только сможет; вы не вправе его порицать — вы сами влили яд в его душу. Вот одна из причин, почему редко следует рассчитывать на благодарность, когда делаешь людям добро. Только возвышенные души не тяготятся признательностью. Если вы хотите приобрести чье-либо расположение, помните: гораздо разумнее принимать благодеяния и даже самому домогаться их, нежели делать добро, ибо благодеяния всегда лестны для тщеславия того, кто их оказывает, и весьма редко для тщеславия того, кому их оказывают.

Однако я невольно отвлекся от основной своей темы: дозвольте мне вернуться к ней; последнее время я очень мало общался с англичанами. Рекомендательные письма, которыми меня снабдила матушка, открыли мне доступ в самые знатные дома Франции, и там я теперь обычно проводил вечера. Увы! Счастливое это было время, когда мой экипаж, дожидавшийся у подъезда Роше де Канкаль, мчал меня, по моей прихоти, во всевозможные места, и в каждом из них общество и обстановка были совершенно иные, чем в других: то я несся на блистательный вечер к госпоже де Д., то в appartements au troisième [318] Квартиру на четвертом этаже. (франц.) некоей не столь знаменитой жрицы разгула и экарте, [319] Экарте — азартная карточная игра (франц.). то на литературные беседы у герцогини де Д-с или у виконта д'А., — и заканчивал день среди лихорадочного возбуждения игорного притона. Носясь из дома в дом в погоне за удовольствиями, разнообразие которых еще усугубляло мою жадность; нигде не испытывая разочарований и всюду являясь желанным гостем; обладая здоровьем позволявшим мне с легкостью переносить все излишества и волнения, и юношеской пылкостью, придававшей им прелесть, — я не отрываясь пил из чаши наслаждений, которая в этой восхитительной столице всегда полна до краев.

До сих пор я лишь вскользь упоминал о герцогине Перпиньянской; сейчас я считаю нужным рассказать о ней несколько подробнее. С того самого вечера, когда я встретился с ней на балу в посольстве, я не переставал оказывать ей всяческое внимание. Вскоре я разузнал, что у нее престранная liaison с одним из атташе нашего посольства— приземистым, сутулым и бледным; он носил голубой фрак и замшевый жилет, кропал плохие стишки и воображал, что очень хорош собой. Весь Париж говорил, что она страстно влюблена в этого юнца. Лично я уже после каких-нибудь четырех дней знакомства установил, что сильную страсть ей может внушить разве только паштет из устриц и «Корсар» лорда Байрона. Ее душевный склад являл крайне причудливую помесь чувствительности—и всего того, что прямо противоположно этому, свойству; в любви она была равна Лукреции: [320] Лукреция. — Имеется в виду Лукреция Борджа (1480–1519), дочь папы Александра VI и сестра Цезаря Борджа, прославившаяся, как и другие члены этой семьи, своим развратом и преступлениями. в эпикурействе — самому Апицию пришлось бы уступить ей первенство. Ей нравились томные вздохи, но она обожала веселые ужины. Ради любовника она способна была бросить все, — за исключением обеда. Атташе вскоре поссорился с ней, и тогда я был возведен в ранг платонического воздыхателя. Не скрою — поначалу я был весьма польщен ее выбором, и хотя она оказалась неимоверно exigeante [321] Требовательна (франц.). по части реtits soins, [322] Утонченных знаков внимания (франц.). — умудрился в течение почти целого месяца поддерживать в ней нежное чувство ко мне и, что еще более удивительно, сам питать такое же чувство к ней. Причиной моего охлаждения было следующее происшествие.