Джон Килленс - Молодая кровь

Дженни Ли бросила наконец ложку и сердито посмотрела на мать.

— Это ты виновата, это ты заставила меня есть! И еще говоришь мне, что я должна благодарить бога!

— Хватит, девочка, хватит, успокойся! — уговаривала ее Лори. Она смочила тряпку и вытерла дочери лицо, особенно тщательно промыла лоб, губы и подбородок, потом перед платья.

— Когда я вырасту, — ворчала Дженни Ли, — у меня в доме не будет кукурузы. Я никогда не стану заставлять своих детей есть такую кашу.

— Молчи! — прикрикнула Лори. — Последний раз тебе приказываю! — Она посмотрела на Робби, потом опять на Дженни Ли. Девочка дерзко, исподлобья следила за ней.

С улицы постучали.

— Интересно, что это за ранняя птица? — проговорил Робби, глядя в угол на кошку.

— Ты что — калека? — спросила мама. — Пойди открой и увидишь. — С тяжелым вздохом она прошла в комнату и выглянула из окна. — Кто там?

— Это я, — раздалось из-за двери.

Робби ввел в кухню Сару Вилсон, высокую костлявую сгорбленную старуху с желтоватым лицом и зелеными, как у кошки, глазами. В руках у нее была чашка.

— Доброе утро, Лори Ли; доброе утро, Старшенькая!

— Доброе утро, Сара.

— Доброе утро, мисс Сара. Гостья оглядела Дженни Ли.

— Что с тобой детка, что ты такая кислая сегодня?

Дженни Ли посмотрела на старуху, потом на мать и мрачно опустила глаза.

— Мне и самой нездоровится сегодня. Плохо спала. — Сара потерла бедро. — Ох, этот ревматизм! Доконает он меня!

— Да полно вам! — сказала мама.

— Право слово, Лори, сегодня я проснулась и даже рукой не могла пошевельнуть.

— Я вам верю, — сочувственно сказала мама, стараясь угадать, что понадобилось старухе на этот раз.

Сара уселась и оглядела кучу белья на полу.

— Пожалуй, Лори, я не буду сегодня стирать, нездоровится мне. Да и дождик вот-вот пойдет.

Лори Ли встала и подошла к белью.

— Надо приниматься поскорее за стирку, чтобы успеть до дождя. А то зарядит на целую неделю. — Она снова присела и беспокойно поглядела на старуху.

— Это самая что ни на есть погода для воспаления легких! — заговорила мисс Сара. — Если уж зима, так была бы зима! А тут не поймешь — то жарко, то холодно. — Она насупилась. — Впрочем, это дело божье. Человек тут ничего не в силах сделать. А женщина и подавно.

Наконец Лори Ли решительно поднялась.

— Извините, Сара. Мне надо браться за стирку. Не обращайте на меня внимания, сидите, сколько хотите. Можете взять в шкафу что вам надо, если только у меня это есть.

— Милочка, мне бы чашку сахару. Одну только чашечку. Я в субботу отдам. Не знаю почему, но если с утра не выпью кофе, ни за что не могу взяться.

Лори дала старухе чашку сахару, и та скоро ушла. После ее ухода Робби сказал:

— Да, такая женщина без мыла в душу влезет и выклянчит все, что ей надо.

Мать засмеялась.

— Ладно, не рассуждай, молодой человек. Ступай-ка во двор и затопи, а до мисс Сары тебе нет дела. — Она шлепнула его по заду, не по годам широкому и крепкому.

Дженни Ли, надув губы, мыла посуду. Лори присела на несколько минут просмотреть «Морнинг телеграм».

— Ну, так, — сказала она, откладывая газету, — пора начинать, не то дождь нагрянет. — Не раз в понедельник утром при мысли, что ее ждет долгий, тяжелый, томительный день, Лори чувствовала усталость, еще и не начав работу. Так было и сегодня. Она плохо спала ночью — мучили схватки в животе, ноющая боль в пояснице. Самые неприятные дни месяца. Но что проку так сидеть — белье само не выстирается! Чудес не бывает!

Когда Лори вышла во двор, под большим черным котлом уже пылал огонь, хворост трещал, и искры от него разлетались, как светляки. Лори задумчиво смотрела на пламя, озарявшее полутемный двор. Из-под дома выскользнула темно-серая ящерица и полезла на дерево. Лори взглянула на серое небо в зловещих тучах. От утренней сырости ныли руки и ноги. Вдыхая влажный воздух, Лори замочила в корыте белье и посыпала его стиральным порошком. Был понедельник, и из всех дворов Плезант-гроува поднимался дым, будто все негры жгли жертвенный огонь в честь всевышнего.

— Дети, не забудьте положить картон в ботинки. Может, пойдет дождь, когда будете возвращаться из школы.

— Хорошо, мама.

— Опять надо отдавать вашу обувь в починку.

Господи боже, не одно, так другое!

На прощание Лори, прежде чем поцеловать детей, повертела их перед собой, поправила одежду, осмотрела шею и уши.

— Ты сегодня причесывался, Робби?

— А как же!

— Где, в кухне? Ну-ка, покажи гребенку! Наконец дети ушли. Впереди был тягостный день,

как долгая пустынная дорога. Почему-то Лори чувствовала себя подавленной. Перестала тереть белье, рассеянно разглядывала свои руки. Да, теперь они совсем не те, что прежде! Когда-то пальцы были длинные, тоненькие на концах и люди говорили, что бог наградил ее талантом, что ей суждено стать музыкантшей. Профессор Ларкинс считал ее самой лучшей своей ученицей. Бывало, мама Большая сидит возле нее в своей качалке довольная-предовольная, наконец вытрет старческие глаза и скажет: «Играй, мой сахарок, моя миленькая, играй, чтобы и белые и черные косточки прыгали!» А что за руки у нее сейчас — узловатые, мозолистые, грубые, потерявшие форму; суставы безобразно торчат. Ко всему эти руки привыкли — и к стиральной доске, и к щетке, и к утюгу, и к иголке. Так и проработаешь на белых до самой смерти! Теперь уж, пожалуй, все ноты перезабыла!

Проворно работая, Лори и не заметила, как первая партия белья была выстирана. Болели суставы, тело покрылось испариной, утренняя сырость пронизывала до костей. Соленый пот капал со лба, обжигал узкие глаза, попадал в рот, и снова, как всегда, таяли в утреннем тумане мечты об иной жизни, о том, чтобы добиться чего-нибудь, стать пианисткой или учительницей. Даже мечта об отъезде из Джорджии — и та никогда не сбудется. Лори Ли вспомнила отца, его слова: «Я не хочу, чтобы мои дети были рабочим скотом у белых!» — и усмехнулась. Что у них с Джо впереди? Работа, работа и работа.

— Ау, Лори Ли, как себя чувствуешь?

Лори разогнула спину, утерла лицо подолом. Из-за изгороди выглядывала Джесси Мэй Брансон.

— Неплохо, Джесси. Что толку жаловаться? А ты как?

— Да не очень-то, милочка, хвастать нечем. Сил маловато. Видела я, что старуха чуть свет сегодня стучала к тебе. Я как раз выходила на крыльцо за газетой. Бежит с утра пораньше. Самая надоедливая баба во всем округе Кросс, честное слово!

— Ну, она всегда отдает, что бы ни взяла. Джесси Мэй повернула разговор по-другому:

— Что-то не видать, чтоб у нее топилось. Ну и баба! В понедельник замачивает белье, во вторник стирает, в среду кипятит, в четверг полощет, в пятницу вешает, в субботу снимает. А в воскресенье небось гладит, потому что в церкви я ее что-то не вижу.