Джон Килленс - Молодая кровь

— Ни на кого я не дуюсь, — повторил Робби. Он не хотел звать Гаса на свой день рождения, это мама настояла.

— Раз так, тогда давай пять! — сказал Гас, протягивая ему пухлую ладонь.

Они стояли, переглядываясь и смущенно тряся друг другу руки.

Потом, все еще смущенные, хотя немного повеселев, ребята молча пошли рядом по улице. Робби поглядывал на небо — бескрайное, ярко-голубое, на плывущие по нему редкие белые облака и думал, что такими же должны быть и снежные горы. Робби споткнулся и едва не упал, но Гас придержал его.

— Ох, и денек хорош сегодня! — сказал Робби.

— Да, хорош! — подтвердил Гас. — А у вас было очень весело, должен тебе сказать.

Они свернули на Теннесси-авеню. Гас исподтишка наблюдал за Робби, но тот и виду не подавал, что замечает это. Потом по тропке между двумя домами и через проходной двор ребята вышли на Рокингемское поле. Гас поднял с земли камень и подбросил его высоко вверх.

— Ну как, доволен ты своей новой работой? — спросил он.

— Очень.

— Все-таки это не лучше, чем разносить газеты!

— Скажешь тоже! Конечно, лучше!

— А сколько ты получаешь?

Робби замялся, пот пуговками выступил у него на носу.

— Полтора доллара, — пробормотал он. Ну зачем он лжет Гасу?

— Сколько? Сколько?

— Полтора доллара! — почти выкрикнул Робби.

— Тоже мне деньги! Я вот на газетах зарабатываю два, два пятьдесят, а когда даже три доллара!

— Но я же еще и обедаю там каждый день, — возразил Робби. — Ем сколько влезет. И все такие вкусные вещи!

— Зато и работаешь наверняка как вол?

— Да что ты! Работы там мало. Особенно сейчас.

— Рассказывай! Небось эта белая хозяйка все время стоит над душой?

— Не-ет. Ко мне вообще никто не пристает, Только вот девчонка — хозяйская дочка. Эта всегда лезет. Все хочет со мной бороться, как мальчишка.

Гас остановился и пристально посмотрел на Робби.

— Ты что, сдурел? Она же не бороться с тобой хочет. У нее вовсе не это на уме, а совсем другое! Заруби себе это на носу!

Они стояли посреди зеленого поля, серьезно глядя друг на друга, как взрослые, над ними простиралось синее небо, слабый ветерок колыхал траву.

— Что ты говоришь? Не понимаю! — сказал Робби.

— Прекрасно понимаешь! Не такой уж ты дурак, как прикидываешься!

Робби молчал, тупо уставившись на Гаса. Тот сперва улыбнулся, потом расхохотался.

— Она хочет дать тебе то, что к ней никогда уже не вернется.

Робби даже в жар бросило, и шея покрылась испариной. Он с усилием проглотил слюну.

— Ну и чудак! Мелешь сам не знаешь что!

— Ничего я не мелю, и ты сам отлично знаешь. Только притворяешься дурачком! Она хочет играть с тобой в папу-маму. — Гас сделал выразительный жест. — Вот в чем дело-то!

Робби поспешно отвел взгляд и сердито подбросил ногой камень.

— Да ты… ты спятил!

Они двинулись дальше. Робби старался не думать о Бетти Джейн, но это казалось невозможным. Он не мог преодолеть странное, непонятное чувство, охватывавшее его каждый раз, лишь только образ девочки вставал перед ним. Золотистые пряди, небрежно падающие на розовые щеки, голубые смеющиеся глаза и чертовские губы, и ноги, и колени. Он вспомнил их борьбу и… и всю ее, прильнувшую к нему. Такое странное чувство, совсем не похожее на ненависть или страх, но в общем в нем было и то и другое.

— Берегись, парень, не сделай ее брюхатой! Влипнешь в страшнейшую историю! Эти белые в одну секунду вздернут тебя на дерево — ты и ахнуть не успеешь! И не дай бог, если Айда Мэй узнает, что ты путаешься с белой девчонкой или вообще с какой-нибудь девчонкой. Берегись! Это я без шуток!

Робби молча шагал, внимая поучениям Гаса. Он весь вспотел от волнения. Никогда не поймешь, шутит ли Гас или говорит всерьез! Так или иначе, этот разговор ему неприятен. Играть в папу-маму. Не хотелось думать, что папа и мама… нет, не может быть! Вранье! Но в глубине души он чувствовал, что какая-то правда тут есть! А у Гаса вечно только это на языке: мама и папа!

Мальчики миновали проход между двумя домами и вышли на Малберри-стрит, где под тенью раскидистых шелковиц на верандах и во дворах играли голые ребятишки — чернокожие, коричневые, желтые.

Гас запел:

Он громко захохотал, искоса поглядывая на Робби и наслаждаясь смущением товарища. А Робби вдруг вспомнил ночь и скрип кровати в комнате родителей. Но тогда он не хотел верить! Вот он лежит на своем тюфяке в кухне, и глаза его понемногу свыкаются с окружающей его тьмой, а из комнаты доносится ритмичный скрип пружин, и прерывистое дыхание, вздохи и стоны — такие громкие, что, кажется, и мертвец из гроба встанет! Мама шепчет: «О Джо! Джо!» А кругом такая тишина, что Робби слышит, как колотится его сердце. Ему страшно, страшно! Неизъяснимая злоба охватывает сонного мальчика. Но это же ему приснилось! Черт побери папу! Да нет, это был сон, конечно, сон! Ну, так не спи, иначе может опять присниться! Проклятый папа! Проклятый папа!

Дальше мальчики пошли по тротуару мимо больших нарядных особняков богатых белых. Потом обогнули великолепный парк с надписью «Только для белых» и очутились на Пейн-стрит, возле католической церкви — самой красивой церкви в городе.

— Там у них внутри замечательно! — сказал Робби, чтобы переменить разговор.

— А ты откуда знаешь? — спросил Гас.

— Мне мисс Фэнни рассказывала. Она знает! Она ходит каждую субботу убирать церковь.

— А я уж подумал, не ты ли у нас — отец Янгблад?

Возле дома на Оглеторп-стрит Гас спросил:

— Здесь ты работаешь, да?

— Угу!

— Ну, до скорого! Гляди в оба! Я хотел сказать наоборот: не гляди на эту придурковатую девчонку, если дорожишь своей шкурой! Прощай, не горюй! — Гас зашагал прочь, но передумал и вернулся. — Мы с тобой друзья по-прежнему, правда ведь? — спросил он, заглядывая Робби в глаза,

— Конечно! — Уходил бы уж этот Гас поскорее, не приставал бы к нему больше!

Гас сплюнул на тротуар.

— Я очень жалею, что дрался с тобой в магазине.

— Я тоже. Больше они нас никогда не заставят драться!

— Вот именно! — поддакнул Гас. — Ну, будь здоров!

Робби почувствовал облегчение, глядя ему вслед. Но настроение у него было испорчено. Гас напугал его, и он злился на Гаса… впрочем, не за драку в бакалейной лавке.

Робби прошел по переулку и открыл высокую белую калитку, на миг прислушавшись, не скрипнет ли она, но здесь калитка никогда не скрипела. Посмотрел в глубь сада — какой огромный белый домина! Поворачивай назад, ступай за ворота и больше сюда ни ногой, забудь об этой работе, беги от белых, беги, пока не поздно! Но тут лицо его приняло решительное выражение — нет, черта с два! Никуда он не побежит! И вот он уже шагает вверх по широким белым ступеням.