Джон Килленс - Молодая кровь

Робби вернулся в дом, умылся, оделся и сел завтракать, рассеянно озираясь по сторонам.

— А что, мама, старик Кросс сейчас уже в раю или должен ждать, пока его похоронят?

— Почем ты знаешь, что он вообще будет в раю? — вмешалась Дженни Ли. — Господь бог тебе, что ли, это сообщил, когда ты сидел в уборной?

Робби покосился на сестру. Ну и язык же стал у этой девчонки! Какой только бес вселился в нее последнее время?

Мама поглядела на него.

— Не знаю, миленький, никто еще оттуда не возвращался и ничего не рассказывал.

— Поганый он все-таки был старик! — сказал Робби.

Мама ушла на весь день к кому-то шить, и Робби отправился бродить по городу, слушать, что говорят люди.

В парикмахерской Джезапа негры вели беседу об умершем старике Кроссе.

— Ведь вот какой был богач, а с собой ничего не унес! — сказал Букер Роберте.

— Интересно, оставил ли он что-нибудь своим слугам? — спросил Джо Джезап, на миг перестав стричь какого-то плешивого клиента. — Завещание-то уже вскрыли или нет?

— Как белый он был не такой уж плохой!

— И не такой уж хороший тоже!

— Может, теперь неграм полегче будет. Говорят, сын его — совсем другой человек. Жил на Севере и там же учился.

— Все равно, крэкер крэкером остается, где бы он ни учился! — заметил Джо Джезап.

Дик Диксон оторвал взгляд от шашечной доски.

— И дался же вам, неграм, этот Кросс! А ему-то на всех вас наплевать!

— Ну и пускай!

— Небось сейчас уже на небе свои дела устраивает, думает, сколько ему и там понадобится негритянских слуг. И он здорово рассердится на святого Петра, когда услышит, что негров туда на пушечный выстрел не подпускают.

Все засмеялись.

— Сволочи они, эти белые! — заключил Дик Диксон.

Кто-то затопал ногами.

— Брось болтать, Диксон!

Джо Джезап заметил Робби и подмигнул ему.

— Мама твоя знает, что ты здесь, малый?

— Да, сэр, — солгал Робби.

— Все-таки шел бы лучше домой, — посоветовал Джо,

Робби вышел из парикмахерской и побрел по Гарлем-авеню, потом свернул на Оглеторп-стрит. И тут остановился. Двое белых встретились возле почтамта и о чем-то заговорили. Робби подошел поближе и прислушался.

— Да, умер во сне, совершенно внезапно, — рассказывал один. — Нисколько не мучился. Говорят, разрыв сердца.

— М-да, — промычал его собеседник, коренастый мужчина. У него были такие широкие плечи, что из-за этого он казался ниже ростом.

— Я лично очень огорчен, — продолжал первый. — Молодой Кросс слишком балует негров. Теперь они совсем на голову нам сядут. Я сам видел однажды, как он здоровался за руку с негром.

— Мне-то все равно, — отозвался его собеседник. — В моем кошельке от этого ничего не меняется.

Другой недовольно посмотрел на него.

— Уж лучше бы помалкивал! Можно подумать, что ты, Оскар Джефферсон, очень любишь негров! — Вдруг он обернулся и заметил Робби. Тот сразу же отошел. — Эй, черномазый, погляди, сколько там времени на больших часах! Что-то я стал плохо видеть! — крикнул ему вслед белый.

Робби, обернувшись, злобно посмотрел на него.

— Вы это не мне сказали, я вас не слышал! — бросил он и пошел прочь.

— Что с ним, а? — удивился белый.

— Это он потому огрызнулся, что ты назвал его черномазым, — пояснил Оскар Джефферсон.

— Ну а что тут такого? Ведь он же правда черномазый! Я еще не ослеп.

Оскар Джефферсон рассмеялся.

— Ох, и невежда же ты, ох, и дурак! — сказал он, почесывая голову. — А этот мальчуган мне кого-то напоминает, ей-богу!

Старик Кросс пролежал в гробу до похорон целых пять дней, и Робби убедился, что ничего за эти дни не произошло — ни бури, ни землетрясения. Каждое утро вставало солнце и, как всегда, целый день сияло и немилосердно жгло. Только изредка налетал ветерок. Похороны были во вторник. В этот день фабрики не работали, и почти все владельцы магазинов задрапировали свои витрины черной материей в знак траура по первому гражданину Кроссроудза. На тротуарах толпился народ, глазевший на похоронную процессию, с вереницей великолепных черных автомобилей. Робби стоял на Попюлер-стрит, неподалеку от церкви. Он видел всех Кроссов, одетых в черное, когда они выходили из церкви, — молодую миссис Кросс, и ее высокого мужа, задумчиво шагающего рядом с ней, и других членов семьи, а также разных важных господ, съехавшихся со всего штата и даже из других южных штатов. В газетах писали, что на похороны собрались люди со всех концов Америки. У этих приезжих очень, очень важный вид. Робби приметил и Бетти Джейн в ту минуту, когда она садилась в один из роскошных черных автомобилей. Он едва узнал ее, такой она казалась маленькой, печальной, притихшей и жалкой — совсем не похожей на ту Бетти Джейн, рослую, дерзкую, драчливую девчонку-всезнайку, которая запечатлелась у него в памяти. Она, кажется, тоже его увидела, садясь в машину, потому что в ее глазах мелькнула веселая искорка. Потом она откинулась на плюшевые подушки автомобиля и скрылась из виду.

Неделю спустя Робби услышал, что семья Кроссов переезжает в громадное родовое поместье «Кросс», расположенное на Восточном шоссе, на краю города.

Робби едва мог дождаться начала учебного года, так ему хотелось поскорее узнать, каков-то новый учитель. Молодой он или старый? Или, может, средних лет? И Робби тревожило не то, как встретят ребята приезжего, а совсем другое. Мама однажды сказала: не влип бы новый учитель в какую-нибудь неприятность с местными белыми, потому что он ведь из Нью-Йорка, а у них там на Севере негры не привыкли молчать, когда их обижают белые. Оказывается, это факт!

Что я буду делать в этой дыре? — думал молодой кареглазый негр, глядя в окошко грязного вагона, рывками приближавшегося к станции.

— Кроссроудз, Джорджия! Кроссроудз!

Седой кондуктор негр, шаркая больными, распухшими ногами, прошел по вагону и остановился возле молодого человека.

— Тебе выходить, сынок, — сказал он. — Желаю успешно учительствовать. В этом деле, сколько ни желай успеха, все будет мало!

Еще бы! Будто я не знаю! — подумал молодой челочек, а вслух сказал: «Благодарю вас, сэр!» Теперь, когда он прибыл на место, куда девалась вся его напускная самоуверенность! Он поднялся и достал с верхней полки чемодан. Это был красивый новенький кожаный чемодан, подарок отца, с выгравированными на крышке инициалами «Р. В. М.».

Фыркая и пыхтя, как заезженная рабочая кляча, поезд медленно подполз к перрону, и Ричард Майлз, хоть и был возбужден и встревожен, вдруг улыбнулся: он вспомнил какой-то рассказ отца, слышанный в детстве. Это было в Бруклине и, собственно говоря, не так уж давно…