Луи Селин - Банда гиньолей

Хотелось сказать ему приятное, не мог удержаться… а сам смеюсь. Только он ничего не слышит. Снова выходит из угла, сплетя руки над головой… «священной гирляндой», почти на цыпочках, очень изящными семенящими шажками… Жеманная, робкая одалиска… Покачивает бедрами, стреляет в меня плевками. Я на него так зыркнул, что он отскочил с перепугу… снова подскочил, попер на меня… злой… как черт… насупился, ругается, тычет мне под нос рисунок… обиделся жутко — все в точности, как изображено!.. Что он смахивал сейчас… на дракона на той же странице, тут я не спорю… не хватало только вылетающих из пасти языков пламени… Не зря он хрюкает и отхаркивается… стоит ему только пожелать, и будут вам языки огня! Надо было видеть, как он бесновался, какие коленца отхватывал… а вроде мозгляк мозгляком, щуплый, хилый — бледная немочь… смотреть не на что! Ни за что не подумаешь, как поглядишь на него сейчас — сгусток энергии… неудержимый вихрь!.. Просто дух захватывает! Да еще и деспот… вдобавок ко всему! Вечно я, видите ли, стучу невпопад!.. Распекает меня, донимает попреками, всюду поспевает… Я не управляюсь из-за руки… все время отстаю. На запястье — шрам, рука как деревянная… а ему и горя мало — носится как угорелый… «давай, давай!»… и никаких! Я должен тарабанить с сумасшедшей скоростью… Так он разошелся, что удержу нет. Хватается… сразу за все… А что он со своей ряшкой вытворяет! Одновременно изображает двух змеев… как на картинке нарисовано. Битва между ними идет повсюду… в его собственном теле! Он вопит, чтобы я не сидел как истукан: «Проклятье! Нечего пялиться, займись своим делом! Стучи же, стучи!» Разыгрывается драма — великая минута! Один змей у него, кажись, где-то сзади, а второй — в самой груди. Сейчас они кинутся друг на друга, и закипит бой… не не живот, а на смерть! Сражение разворачивается в самом Состеновом нутре… в самой плоти его. Его ломает… корчит… гнет в три погибели. Он катается по ковру, вторя реву чудищ «ги-и-и! го-о-о!» Он сам — поле сражения… он — два сцепившихся чудовища… Их лапы переплетаются… какая мерзость!., в его худосочном тельце… Он вжимается в дверной проем, распяливается в нем. Стоит дверям отвориться, как начнется кровавое побоище… взаимное терзание зверья на клочья… Он отдирается от дверей, заползает под стол, хрипит, сучит ногами, стенает, изгибается дугой, свирепо, до крови, грызет себе ляжки, отчаянно борется сам с собой… того и гляди, пожрет сам себя… Битва драконов! Это почище «Фероциуса»! У него трещат все кости, жадно гложет самое себя — картина адовых ужасов!.. Ему уже мало моего стука. Нужно теперь, чтобы я молотил… как чумовой… Чтобы колошматил ладонями по кроватной перекладине. Чтобы отбивал такт изо всей мочи… Нет, я уж точно вдрызг разобью себе здоровую руку… Великая схватка змеев! Мне надлежит подзадоривать чудовищ… чтобы они все свирепее терзали друг друга… а как только он бросится на ковер, должен орать «г-о-ок! го-о-ок!» Он требует, бранится, подзуживает меня… Деваться некуда! Невольно я распаляюсь… начинаю голосить громче него самого… но и тут он не может удержаться, чтобы не показать свою власть надо мной. «Это только репетиция!» — орет он мне на лету, чтобы я не вообразил чего. Вот-те раз! Что же тогда будет?.. А он завелся… а он раззадорился!.. Сиганет, потом станет посреди комнаты… глянет на образец в своем талмуде… и снова — порх! — взлетает вверх, бьет ногами в воздухе — новый тур ригодона! Я еще наддаю. «Нажимай, нажимай!» — подгоняет он меня.

Раскомандовался!.. Ну, нахал!.. Телесные страдания лишь подхлестывают его… Он целиком во власти змеев, их когти раздирают ему внутренности… Без колдовства никак не обойтись, это уж точно!.. Я ругаю себя… стараюсь изо всех сил… и все-таки не поспеваю — рука плохо слушается… В ней стреляет так, что хоть вой — уж очень тянет швы. Да нет… я не отлыниваю… руки мои мелькают так, что сливаются в глазах. Колочу по медной поперечине… с таким ожесточением, что от нее едва дым не идет — того и гляди, раскалится докрасна! Кости моих рук, ладоней, мои нервы тоже дышат жаром… от тряски, от громовых ударов разламывается плечо. При виде моих страданий… он еще сильнее возбуждается. Ему приятны страдания… его возбуждают лишь терзания плоти…

— Браво, херувим! — кричит он мне.

Я так намахался, что рука моя горела, как в огне… Быстрее!.. Я колочу изо всех сил… трясусь… подпрыгиваю… одуреваю еще быстрее, чем он. Это и есть священная пляска, готов побожиться! Вот оно, великое потрясение!

— Готово! Есть! — ору я. — Уже кончаю… Порядок, Состен!

— Да нет же, обалдуй! — осаживает он меня. — Это делается при свете месяца!

При свете месяца? Ах ты, гад ползучий! Просто подкосил! А я-то лез из кожи вон! Нет, ведь что учудил! И себя… и меня… загонял до полусмерти… для разминки! Я же так ноги протяну… Ах, скотина! Еле дух перевожу, вконец из сил выбился. Гоа паршивый, чародей дерьмовый! До того выдохся, что руки отнимаются… Заговорил он мне зубы! Так вот, пусть-ка наш победитель… этих самых Археозавров… прогонит свою «армоиду» в одиночку! Хватит с меня верчения задницей — выдохся я. Уже нет сил отмахиваться от мошкары. Свирепость души и тела, видите ли! Пусть сам и катится один… куда подальше! Но его это не устраивало…

— Мошкара, значит? Мошкара? Если ты остановишься, грянет смертоносная буря! Атом сразит нас наповал!..

Опять я виноват! Что он еще затевает? Во что теперь я влип, в какие еще волны? «Драконы пожрут тебя, если перестанешь стучать палками!» Хорошенькое условие! Самый настоящий шантаж, в чистом виде! Снова придется валять дурака.

— Ты в четвертой степени! — кричит он мне на лету. Как же, очень это меня волнует!.. Снова мне потеть. В глазах у меня двоилось… троилось… четверилось… У Состена выросло тридцать шесть голов… сплошь усаженных мясистыми драконьими хвостами в крупных чешуях… Какой-то крутящийся клуб плоти и костей в самой середине комнаты… огромный моток… неистово кипящее месиво… откуда извергались потоки пены… хлестали в потолок раскаленные струи… Весь этот ком, эта бурлящая, содрогающаяся груда, это узловатое переплетение… билось, металось меж стен. Оттуда непрестанно исторгались ужасные ругательства, рев чудищ… и вдруг в этой слизистой груде, среди бугристых переплетенных щупальцев раздавался злой голос Состена. Меня точно громом поражало!.. Только не поддаваться! Он меня предупреждал: стоит мне хотя бы на миг перестать стучать, и крылатая нечисть ринется на нас… в этом был весь ужас!.. Нас испепелило бы живьем!.. Огромная опасность!.. В книге было написано обо всем: о священнодействах… о непременных предосторожностях… об обрядовой игре лицевых мышц. Состен все это знал назубок… но я… во всяком случае… с трудом различал его в гуще яростной схватки… Вон голова высунулась… Вон две… Но тут случилась краткая передышка, и все рухнуло… разом… вся эта груда разъяренной плоти свалилась на ковер… Чудища шумно дышали… видать, тоже притомились… Потом с них слезла чешуя… отпали украшения… отвалились необъятные плавники… подобие перламутровых крыльев… Все это исчезло на моих глазах… растаяло, образовав небольшое облачко пара… От этого хаоса остался один Состен, единственный уцелевший в побоище… совершенно голый… серо-бледный.