Морган Робертсон - Тщета, или крушение «Титана»

После очистки палуб, с началом полуденной вахты, возобновилась нескончаемая уборка, которой так много времени уделяют моряки на пароходе. Бригада, возглавленная боцманом шести футов роста, по правому борту направилась к корме с ведрами и кистями, и матросы заняли свои места у ограждения.

«Шлюпбалки и пиллерсы, ребята, забудьте о леере [1] Пиллерс — вертикальная стойка, устанавливаемая в межпалубном пространстве и в трюме судна; леер — туго натянутый и закрепленный обоими концами трос, служащий для крепления парусов и ограждения борта. », сказал боцман. «Дамы, вам лучше немного отодвинуть назад свои кресла. Роуланд, слезай оттуда — не то упадешь за борт. Забери вентилятор — нет, ты краску разольешь — убери ведро и возьми у старшины немного наждачной бумаги. Работать внутри корабля, пока не выведете его из себя».

Матрос, к которому он обращался, подвижный человек в возрасте около тридцати лет, черная борода и бронзовый загар которого создавали впечатление здоровой энергичности, несмотря на бледно-голубые глаза и порывистые движения — оторвался от поручня и потащился вперед со своим ведром. Поравнявшись с дамами, к которым обращался боцман, он остановился взглядом на одной из них — молодой женщине с золотистыми волосами и глазами морской голубизны, — вставшей, когда он приблизился. Он вздрогнул и отшатнулся в сторону, словно избегая ее, и прошел дальше, слегка подняв руку в смущенном приветствии. На удалении от боцмана он прислонился к рубке и красил, прижав к груди свою руку.

«Что это?», пробормотал он утомленно; «действие виски или прощальный трепет угасшей любви. Прошло уже пять лет… и одного ее взгляда достаточно для замирания крови в венах… может разбудить всю страсть и чувство беспомощности, доводящие мужчину до безумия… или это». Он взглянул на свои дрожащие руки, все в шрамах и смоле, прошел вперед и вернулся с наждачной бумагой.

Молодая женщина была столь же возбуждена их встречей. На ее миловидном, но слегка усталом лице промелькнуло выражение, смешанное из удивления и тревоги. Не отвечая на его беглое приветствие, она схватила маленькую девочку, стоявшую за ней на палубе, и, повернувшись к салонной двери, заспешила в библиотеку, погрузившись в кресло рядом с господином военной наружности. Тот поднял глаза от книги и заметил: «Привиделся морской змей, Мира, или Летучий Голландец? Что случилось?»

«Ох, нет, Джордж», ответила она возбужденным голосом. «Здесь Джон Роуланд — лейтенант Роуланд. Я его видела только что… он так изменился… он пытался заговорить со мной».

«Кто? Это тот мучительный предмет твоей страсти? Тебе известно, что я его никогда не видел, и ты сама не много рассказывала о нем. Что он — в первом классе?»

«Нет, он, скорее всего обычный матрос, он работает, и у него поношенная одежда… такая грязная. Кажется, что он опустился… очень низко. И это все потому, что…»

«Потому, что ты невзлюбила его? Но ведь это не твоя вина, дорогая. Если в мужчине это есть, он опускается в любом случае. Чувствует ли он себя оскорбленным? Жалуется он или злится? Ты ужасно встревожена. Что он сказал?»

«Я не знаю… он ничего не сказал… Я всегда опасалась его. После этого я встречала его всего три раза, у него был такой пугающий вид… и он был очень вспыльчив, упрям, и ужасно сердит… тогда. Он обвинял меня в том, что я ввела его в заблуждение, что я играла с ним; он также что-то сказал о вечном законе удачи, и о высшем равновесии событий… всего сказанного им я не могла понять — кроме того, что, поскольку все свое страдание мы навязываем другим, оно ложится на каждого равными частями. Потом он ушел… очень взволнованным. Я всегда после этого ждала, что он будет как-то мстить — он может похитить нашу Миру — нашего ребенка». Она прижала улыбавшуюся дочь к своей груди и продолжила. «Сначала он нравился мне, до того, как я узнала, что он был атеистом… да, Джордж, он в самом деле отрицал существование Господа — и это при мне, исповедующей христианство».

«Должен сказать, он был удивительно смелым», сказал он с улыбкой «не зная тебя достаточно хорошо».

«После этого я уже с трудом его понимала», заключила она. «Я чувствовала себя словно в присутствии чего-то нечистого. Я все же думала, как славно было бы сохранить его для Господа, и пыталась убедить его в оберегающем милосердии Иисуса, но он лишь высмеивал все, что свято для меня. И сказал, что, как бы он ни чтил мои убеждения, он не настолько циничен, чтобы соглашаться с ними. И что он хотел бы оставаться честным к себе и к другим, искренне выражая при этом свое безверие — свою идею. Как будто возможна честность без Божьей помощи… и затем, однажды, я уловила в его дыхании запах спиртного… от него обычно исходил табачный запах… и я потеряла надежду. И уже после этого он исчез из виду».

«Выйдем, и покажи мне этого нечестивца», сказал ее муж, поднимаясь. Они подошли к двери, и молодая женщина выглянула за нее. «Он последний среди людей, там дальше… рядом с каютой», сказала она обернувшись. Ее супруг вышел наружу.

«Как наш отпетый разбойник надраивает вентилятор? Вот так Роуланд-мореход! Недурное падение. Не из-за лишения ли офицерства он ударился в беспутство? Упился до чертиков на приеме у Президента, не правда ли? Я, кажется, читал об этом».

«Я знаю, что он лишился своего места и был ужасно опозорен», ответила его жена.

«Что ж, Мира, теперь парень обезврежен. В следующие несколько дней мы еще встретимся, но на верхней палубе тебе лучше держаться от него подальше. Если он не совсем еще стал бесчувственным, он в таком же смущении, как и ты. Сейчас лучше оставайся в помещении — делается туманно».

Во время полуночной смены вахт дул близкий к штормовому северо-восточный ветер, который в сочетании с движением парохода создавал, насколько это было заметно на палубе, вполне штормовой натиск холодного воздуха. Встречная волна, слишком изменчивая для столь протяженного судна, часто билась о «Титан», усиливая беспрерывные машинные вибрации. Каждую такую волну сопровождало густое облако брызг, достигавшее «вороньего гнезда» на фок-мачте и ударявшее по рулевой рубке на мостике текучими снарядами, способными разбить обычное стекло. Сырой и непроницаемый сгусток тумана, в который корабль погрузился с полудня, все еще окутывал его. И в толщу это серой стены впереди, с двумя палубными офицерами и тремя впередсмотрящими, чье зрение и слух предельно напрягались, великолепный гонщик мчался на полной скорости.

В четверть первого из темноты по краям восьмидесятифутового мостика явились двое и выкрикнули первому помощнику, только что заступившему на дежурство, имена сменивших их людей. Опершись на рулевую рубку, помощник повторил имена старшине-рулевому внутри рубки, который занес их в вахтенный журнал. Затем люди ушли — к своему кофе и «нижней вахте». Скоро на мостик явилась еще одна промокшая фигура, доложив о смене в «вороньем гнезде».