Морган Робертсон - Тщета, или крушение «Титана»

«Роуланд, ты говоришь?» — гаркнул офицер, заглушая вой ветра». Это тот человек, которого вчера взяли на борт пьяным?»

«Да, сэр».

«Он еще пьян?»

«Да, сэр».

«Хорошо, достаточно. Старшина, пустите Роуланда в «воронье гнездо», сказал помощник и, образовав своими ладонями рупор, прогрохотал: «Эй там, в „вороньем гнезде“!»

«Сэр», пришел ответ, слишком отчетливый и чистый для такого шторма.

«Смотреть в оба и безотрывно наблюдать».

«Слушаюсь, сэр».

«Судя по ответу, это бывший военный. Мало пользы от таких» пробормотал офицер. Он вернулся на свое место спереди мостика, где деревянные перила создавали некоторое укрытие от сырого ветра. Начиналось его долгая смена, заканчивавшаяся только с появлением его подвахтенного, второго помощника, спустя четыре часа. Разговоры — за исключением необходимых — запрещались на мостике между офицерами «Титана», и его напарник, третий помощник, стоял возле большого палубного нактоуза, только что изменив позу для беглого взгляда на компас, казавшийся его единственным занятием в плавании. Укрытые одной из рубок, боцман и вахтенный перемещались вперед и назад, наслаждаясь бесценными двумя часами перерыва, дозволенными судовым режимом, ибо с окончанием следующей вахты дневная работа завершалась, а в два часа начнется уборка межпалубного пространства — первая из работ нового дня.

Между тем, пробила первая склянка, повторенная в «вороньем гнезде» и далее протяжным криком — «все хорошо!» — впередсмотрящих, когда ушел на покой последний из двух тысяч пассажиров, оставив вахтенным пространные каюты и помещения третьего класса. Тем временем, капитан мирно спал в своей каюте за штурманской рубкой — командир, никогда не командовавший, исключая угрожающие кораблю события, ибо во время захода и выхода из порта управление совершал лоцман, а в море помощники капитана.

Пробила вторая склянка, и прозвучали ответы на них. Пробила третья склянка, а боцман со своими людьми еще только готовились к последней затяжке табачного дыма, когда сверху раздались звон и крик из «вороньего гнезда»:

«Что-то впереди, сэр… не могу разобрать».

Первый помощник бросился к телеграфу в машинном отделение и схватил рычаг. «Кричи громче, что ты видишь», заревел он.

«Лево руля, сэр… справа по носу корабль… совсем близко» прозвучал крик.

«Лево руля… руль на борт» повторил первый помощник старшине-рулевому у штурвала — тот повторил и исполнил. Однако с мостика еще ничего не было видно. В кормовом отделении мощный рулевой двигатель повернул румпель до отказа; однако, прежде чем курсовая черта пересекла три деления картушки компаса, неясный туманный сумрак впереди разрешился квадратными парусами тяжело нагруженного судна, пересекающего курс «Титана» на расстоянии меньше чем в половину своего корпуса.

«Адское проклятье!» зарычал первый помощник. «Рулевой, держать курс» крикнул он. «Внимание всем на палубе и внизу». Он повернул рычаг закрывания водонепроницаемых отсеков, нажал кнопку с меткой «каюта капитана» и слегка присел в ожидании крушения.

Случившееся едва ли было крушением. От легкого толчка сотряслась передняя часть «Титана» и, соскальзывая по фор-марсу и грохоча по палубе, дождем посыпался мелкий рангоут, паруса, шкивы и канаты. Затем невидимые в темноте правый и левый борт столкнулись с двумя еще более темными очертаниями — двумя половинами разрезанного корабля. С одного из этих очертаний, где еще светился нактоуз, послышался голос моряка, выделившийся из смеси криков и воплей:

«Да настигнет проклятие Господа вас и ваш нож для сыра, вы, конченые убийцы».

Темнота за кормой поглотила темные очертания, крики заглушились гулом шторма, и «Титан» возобновил свое движение прежним курсом. Рукоятку телеграфа к машинному отделению первый помощник не поворачивал.

Нуждаясь в инструкциях, боцман скачками преодолел ступени, ведущие к мостику.

«Поставьте людей на участки для собраний и к дверям. Всех, кто придет на палубу, посылайте в штурманскую рубку. Скажите вахтенному, чтобы был в курсе всего, что узнали пассажиры, и как можно скорее уберите эти обломки». Когда помощник отдавал эти указания, его голос хрипел от напряжения, а слова боцмана «да, да, сэр» звучали так, словно он задыхался.

«Наблюдатель» из «вороньего гнезда» с высоты 60 футов от палубы видел все детали этого кошмара — от появления впереди из тумана верхушек парусов обреченного судна до того момента, когда внизу его товарищи по вахте срезали последний узел на запутавшихся обрывках снастей. В четыре склянки его смена закончилась, и он спустился вниз, будучи едва в силах держаться за канаты. Возле ограждения его встретил боцман.

«Доложи о смене, Роуланд», сказал он, «и ступай в штурманскую!»

На мостике, называя имя его сменщика, первый помощник пожал его руку и повторил распоряжение боцмана. В штурманской рубке он увидел сидевшего за столом капитана «Титана», с бледным лицом и напряженного, и всех вахтенных с палубы, за исключением помощников, впередсмотрящих и старшины-рулевого. Были также каютные и некоторые из нижних вахтенных, включая кочегаров и контролеров угля, а также лодырей-осветителей, старшин-сигнальщиков, и, наконец, мясников, разбуженных внезапным сотрясением огромного полого ножа, внутри которого они жили.

У двери стояли помощники плотников с футштоками в руках, только что показанными капитану — сухими. Всех лица, начиная с капитанского, выражали ужас и ожидание. Старшина-рулевой проводил Роуланда в помещение и сказал:

«Инженер из машинного отделения не ощутил столкновения, сэр, и в кочегарке не заметно беспокойства».

«Вы, дежурные, тоже говорите о тишине в каютах. Что в третьем классе? Он вернулся?» Когда капитан говорил это, явился другой дежурный.

«В третьем классе все спят, сэр», сказал тот. Старшина-рулевой доложил то же самое о состоянии носового кубрика.

«Очень хорошо», сказал капитан, вставая; «по одному заходите в мой кабинет — вахтенные первыми, затем старшины, следом матросы. Старшины-рулевые будут наблюдать за дверью, чтобы никто не вышел до того, как закончится наш разговор». Он прошел в другую комнату в сопровождении появившегося старшины-рулевого, который теперь выходил на палубу с заметно более приятным выражением лица. Другой человек зашел и вышел, затем еще один и еще, и так через священные пределы прошли все матросы кроме Роуланда. На лице каждого возвратившегося отражалась такая же радость или удовлетворение. С появлением Роуланда капитан, сидевший за столом, указал ему на кресло и спросил его имя.

«Джон Роуланд», ответил он. Капитан записал.

«Мне известно», сказал он, «ты был в „вороньем гнезде“, когда произошло это злосчастное столкновение».