Даниел Чонкадзе - Сурамская крепость

На следующий день не было пекарни в Сурами, где не пекли бы простых и сдобных хлебов к крестинам, которые справлял Дурмишхан. И действительно, говорят, крестины были на редкость пышные. Дурмишхан велел приготовить все яства, какие только ему доводилось пробовать в Грузии или в Турции; на расстоянии целого дня ходьбы от Сурами не было деревни, жителей которой он не пригласил бы всех от мала до велика. Мальчика крестил князь Кайхосро Абашидзе, [9] Кайхосро Абашидзе — известный феодал конца XVIII— начала XIX столетия. Владения его простирались от Сурами до входа в Боржомское ущелье. который в то время оказался в Сурами. Он подарил своему крестнику целую семью крепостных. Дурмишхан в ответ послал князю прекрасную арабскую лошадь, нагруженную дорогими тканями.

В это самое время и было написано письмо, которое прочла бедняжка Гулисварди.

Ах да, Гулисварди… О ней-то мы и позабыли! Сейчас вернемся к ней. Оставим на время маленького Зураба (так окрестили сына Дурмишхана), пусть подрастет немного. Мы еще встретимся с ним, когда он станет прекрасным юношей, гордостью отца, надеждой матери и предметом воздыханий многих красивых женщин.

В то время, когда происходили описываемые события, — начал следующий рассказчик, — на Авлабаре, к востоку от церкви Сурп-Карапета, на самой вершине горы, стоял одинокий домик, состоявший всего из одной комнаты с двумя выходящими на запад окнами, из которых, однако, ничего не было видно, так как они были заклеены промасленной бумагой. Если бы этот домик привести хоть немного в порядок снаружи — вместо бумаги вставить стекла и оштукатурить стены, — он производил бы приятное впечатление. Но теперь он казался печальным и угрюмым.

Было январское утро. Ветер, завывая, обдавал окна снежной крупой. Обитательницы маленького домика, две вдовы, только что встали: одна подметала комнату, другая же, закутавшись в беличью шубейку, грела ноги над вырытой в полу ямкой с тлеющими углями. [10] …грела ноги над… ямкой с тлеющими углями. — В старину пользовались своеобразной жаровней — углублением в земляном полу, куда насыпали тлеющие угли; сверху устраивалось приспособление для сидения в виде столика с короткими ножками, который для сохранения тепла накрывался войлоком или ковровой тканью, а в ямку свешивали ноги. Первой было лет семьдесят; она сгорбилась от старости, но черты ее говорили о том, что в свое время она была недурна собой. Второй можно было дать не более тридцати пяти лет. У нее было худощавое лицо, длинный нос, насмешливые губы; черные глаза ее глядели так пронзительно, что казалось, она видит насквозь вашу душу. Она явно не принадлежала к числу женщин, которые живут изо дня в день, ни над чем не задумываясь.

— Нет, мама милая, я больше так не могу, делайте со мной, что хотите. Лучше возьмусь за какое-нибудь другое ремесло, — сказала молодая женщина старухе.

— Почему, дочь моя? Что тебя тревожит?

— Иногда мне так тяжко становится, что не знаю, куда деться.

— Отчего же все-таки, дочка?

— Человек приходит к тебе, ты ясно видишь, что он в крайности… Плачет, умоляет, заставляет тебя клясться, что ты скажешь ему одну только правду, — а ты плетешь ему бог знает что!

— Что делать, дочка. Не мы же одни… Так повелось еще от наших дедов…

— Обещала я этой бедной девушке, что сегодня дам ей совет… Сказала, что ночью во сне все мне откроется… А мне ничего и не приснилось. Что же я скажу ей? Она сейчас придет.

— Какая девушка? Что-то не помню.

— Да та самая красавица, что была здесь вчера и плакала…

— Ах вот кто! Я как раз вышла из комнаты. Что у нее?

— Она мне рассказала, заливаясь слезами, что нареченный обманул ее — любил, а потом женился на другой.

— Что поделаешь, не с ней первой случилось такое…

— Она-то думает, что над ней одной стрясши беда, — с грустью заметила молодая женщина.

— Чего же ей надо?

— Я хочу, говорит, разбить его сердце, как он разбил мое… Научи, мол, как это сделать.

— Ну, и ты, конечно, не нашлась, что сказать ей?! Небось ревела как полоумная вместе с нею?

— Мне и в самом деле хотелось плакать… Но я все же рассыпала ячмень и сказала, что она должна помолиться Горисджвари и святому Георгию в Арбо и что они накажут ее обидчика.

— Лучше бы послала ее подальше: назвала бы ей Спар-сангелози, или Ломиси, или Лашарисджвари, [11] Спарсангелози, или Ломиси, или Лашарисджвари — в прошлом места паломничества в горных районах Грузии. чтобы труднее было выполнить твой совет.

— Да что вы! Она и туда-то не хочет ехать, куда я ее посылаю. «Я, говорит, отступилась от бога. Ты меня научи чему-нибудь такому, что свершилось бы с помощью бесовской силы».

— Что же ты ей ответила?

— Что я могла сказать? Велела прийти сегодня, и вот жду ее с минуты на минуту и не знаю, что посоветовать.

— Так вот, когда придет, скажи, что я сама ей погадаю. Пока гадалки беседовали таким образом, Гулисварди, отпросившись у своей госпожи, направилась к ним. Это было на второй день после того, как она узнала о женитьбе Дурмишхана.

Окоченевшей от холода рукой Гулисварди постучалась в дверь домика.

— Кто там? Войдите!

— Простите меня, я не во-время потревожила вас, — сказала Вардо, входя в комнату.

— Ничего, дитя мое. Поди сюда, погрейся, — сказала старуха.

Гулисварди подошла, сняла обувь, взобралась на тахту и, приподняв одеяло, подсела к грелке.

— Вот, мама, та девушка, о которой я тебе говорила, — сказала молодая женщина матери, когда Гулисварди отогрелась.

Старуха оглядела Гулисварди.

— Что же этот бессовестный, искал девушку еще красивее тебя? Уж не надеялся ли заполучить сказочную красавицу?

Гулисварди стыдливо потупилась, глаза ее наполнились слезами.

— Полно горевать, дитя мое! — сказала старуха. — Не тебе первой пришлось пережить такое.

— О да, не тебе первой… — грустно повторила вслед за старухой ее дочь.

— Чего же ты теперь хочешь, дитя мое? — спросила старуха.

— Об этом спроси свою дочь, она знает.

— Научи ее, как отомстить изменнику, — сказала молодая женщина.

— Мстить грешно, дитя мое. Положись на бога, молись ему, чтобы он воздал должное твоему обидчику.

— Нет, мать. Я сама должна отомстить, и отомстить так, чтобы он знал, что это я, а не кто другой.

— Как же нам быть, дитя мое? Вот что я тебе скажу: пока что месть невозможна, нужно долго ждать.

— Я готова ждать хоть до самой смерти, лишь бы в конце концов поразить его в самое сердце.

— В таком случае, знаешь, что я тебе посоветую?

— Прикажите… я слушаю!

— Научись гадать. Узнав все тайны нашего ремесла, ты сама придумаешь, как наказать своего обидчика. Согласна?