Ганс Андерсен - Всего лишь скрипач

В воскресенье утром мальчик попросил разрешения пойти в церковь. Он надел свою лучшую куртку, действительно пошел в ближайшую церковь и подпевал там мелодии органа без слов, поскольку Псалтыря у него не было, а потом отправился на поиски и нашел нужную улицу. Ставни в доме были закрыты. Он пошел по длинному темному коридору и отыскал дверь, но, прежде чем постучать, преклонил колена, прочитал «Отче наш» и помолился о том, чтобы Господь склонил сердце доброй дамы помочь ему найти путь к музыке; чего в точности ему хотелось, он и сам не знал.

Кристиан постучал в дверь.

Ему открыла неопрятно одетая старуха и спросила, чего ему надо. Объяснение мальчика звучало неубедительно, и она уж совсем было собралась захлопнуть дверь перед его носом, но тут за ее спиной появилась сама Стефанова Карета в весьма легком утреннем капоте и сапожках со шнуровкой, отделанных пушистым мехом.

— Это ты! — сказала она ему, как старому знакомому, улыбаясь всем лицом. — Тебя прислал Сёрен?

Старуха отступила в сторону. Кристиан поцеловал даме руку и весьма наивно стал рассказывать о своем стремлении к музыке, о том, как плохо ему было дома и как получилось, что он оказался в людях.

— Да, мой хороший, — кивала дама. — Я и сама люблю музыку. Если бы ты хоть был девочкой!

Она потащила его к открытому буфету, дала ему пунша и яблок, потом разразилась веселым смехом.

— Ты не иначе как гений, или как там это называется, — сказала она.

Тут из соседней комнаты появились еще несколько благородных дам, одетых так же легко. Выслушав историю Кристиана, они почему-то смеялись и глупо на него таращились.

На что он мог надеяться, что она ему обещала? Покидая дом, мальчик был вне себя от радости: она протянула ему руку, назвала его гением и наказала не падать духом — он непременно добьется успеха.

Кристиан и сам был уверен в этом, как всякий истинный гений, отдающий свою судьбу в руки состоятельного человека, будь то мужчина или женщина. Надо сказать, что последние чаще бывают способны оценить истинный гений — примерно так же, как оценила она!

— Сегодня мы пойдем в театр комедии, — сказал Петер Вик и повел Кристиана с собой.

Существует анекдот о крестьянине, который в первый раз в жизни попал в театр: в вестибюле он сразу направился к билетной кассе, просунул голову в четырехугольное окошечко и ждал, полагая, что сейчас ему будут показывать картинки, как в волшебном фонаре. Кристиан вполне мог поступить так же — ведь он никогда прежде не бывал в театре. Для него зрелищем было все, от караула солдат, выставленного в вестибюле, до сплошного людского потока, поднимавшегося по лестнице.

— Сейчас мы попадем в комод, — сказал Петер Вик. — У нас с тобой места в верхнем ящике. Как видишь, нижний ящик немного выдвинут, чтобы дамы не помяли свои наряды.

Они сели на переднюю скамью. Кристиан затаил дыхание: театр напоминал ему большую церковь.

— В этих кроватях с балдахинами по обе стороны от нас будут сидеть король и королева, — сказал Петер Вик. — Большое размалеванное одеяло впереди поднимется вверх, как парус на шхуне, потом выйдут бабенки и начнут дрыгать ногами, сначала одной, потом другой, совсем как муха, упавшая в кувшин со сливками!

Свечи ярко горели над позолоченными ложами, где сидели богато разодетые дамы. И вот появился король в сопровождении всего двора. Кристиана охватил безотчетный страх, и одновременно нахлынула радость: он в одном зале с королем, стоит ему громко крикнуть, и король услышит и непременно спросит: «Кто там кричит?»

Воцарилась полная тишина, а потом море звуков наполнило зал. Началась пьеса, и Кристиан услышал пение, какого не слыхивал никогда прежде. Слезы навернулись ему на глаза; он постарался скрыть это, зная, что над ним будут смеяться. Само небесное блаженство не могло превзойти счастья сидеть здесь вечно, а между тем вокруг говорили, что пьеса была скучновата, вот после нее начнется по-настоящему интересное — великолепный балет «Рольф Синяя Борода».

Музыка зазвучала как человеческие голоса, более того, как сама природа. Кристиану казалось, что он слышит грозу в ту ночь у источника, когда деревья гнулись словно тростник, а палые листья вихрем завивались вокруг его ног. Кристиан слышал ветер, подобный тому, что завывает вокруг мачты и снастей, но теперь он пел мелодично и восхитительно, это напоминало скрипку крестного, но было гораздо прекраснее.

Занавес взвился вверх. Убитые жены Рольфа Синей Бороды в белых саванах парили вокруг ложа своего убийцы; музыка говорила могучим языком смерти, и воображение Кристиана на мощных крыльях летело вслед романтической поэзии. Как он завидовал детям, танцевавшим перед Изаурой! Как ему хотелось быть в их числе! Более счастливой судьбы, чем у них, не было ни у кого на свете. О, если бы он посмел прокричать о своем стремлении, о своей мечте сидящему здесь королю, тот без сомнения, услышал бы его и помог ему! Но Кристиан не решился. Жизнь актера казалась ему волшебным воплощением счастья и красоты — не он один питает такие иллюзии.

В Париже идет балет «Хромой бес» — там все шиворот-навыворот, это противоположность тому, что зрители привыкли видеть. Мы как бы переносимся на сцену и оттуда смотрим на воображаемый зрительный зал; кулисы повернуты неразрисованной стороной, задник поднимается, как занавес, а за ним открываются ряды партера, где публика аплодирует и свистит. Танцующие на сцене повернуты к настоящей публике спиной. Таким образом сценически раскрывается мысль автора, и она сразу становится понятной — но если бы так же легко могли мы заглянуть в человеческие сердца, какой мир теней, полный страстей и слез, открылся бы перед нами! Эта толпа веселых, танцующих женщин видит у себя дома только бедность. Один из хористов мог бы занять ведущее место на сцене, но дирекция его не ценит, а режиссер терпеть не может. В театральном государстве человек, как в древних Афинах, находится под властью тридцати тиранов. Жалованье у артиста такое, что впору ему и его семье добиваться пропуска в бесплатную столовую для бедных. Авторы не получают пенсии, может быть, затем, чтобы мысль о нищей старости поддерживала в них необходимый трагический накал…

— Вот сидит Наоми! — воскликнул вдруг Кристиан, внезапно разрушив чары. — Да, это она!

Он отвел взгляд от волшебного мира на сцене и не видел, как борется Изаура с искушением открыть запретную комнату; взгляд его был устремлен на стройную, хорошенькую девочку с черными газельими глазами и южным цветом лица. Она сидела в первом ярусе среди других нарядных дам.