Оноре Бальзак - Беатриса

— Но океан окружен скалами, — смеясь, возразила Беатриса.

— Когда вы так ласково говорите со мной, — ответил дю Геник, бросая на Беатрису восторженный взгляд, — когда я вижу вас, слышу вас, я терпелив, как ангел; но когда я один... О, если бы вы знали, в какое я впадаю отчаяние, вы сжалились бы надо мной! Моя матушка в такие минуты оплакивает меня.

— Послушайте, Каллист, нам пора покончить со всем этим, — промолвила маркиза, когда они вышли на песчаную дорожку. — Быть может, нигде не найдем мы более подходящего места, чтобы поговорить по душам; признаюсь, впервые природа столь полно гармонирует с моими мыслями. Я видела Италию, где все говорит о любви; видела Швейцарию, где все так ярко и все дышит истинным счастьем, счастьем трудолюбия, где зелень, спокойные воды, смеющаяся природа стеснены снежными Альпами; но ничто так удивительно не походит на опаленную пустыню моей жизни, как вот эта тесная долина, иссушенная морскими ветрами, разъеденная солеными испарениями, бесплодная долина, где скудные нивы борются с океаном, а рядом над перелесками Бретани подымаются башни вашей Геранды. Так знайте же — такова ваша Беатриса. И не стремитесь к ней. Я люблю вас, но я никогда не буду вашей, ибо чувство разочарования переполняет меня. О, если бы вы знали, как мне трудно выговорить эти жестокие слова. Нет, ежели я действительно ваш кумир, вы никогда не увидите кумира во прахе. Я страшусь ныне страсти, которую осуждает и свет и религия, и не желаю более быть униженной, не хочу украдкой наслаждаться счастьем; пусть я прикована цепями, жизнь моя останется песчаной, мертвой пустыней, без цветов, без зелени, как вот эта равнина.

— А если вы будете покинуты? — спросил Каллист.

— Что ж, я вымолю прощение, я буду унижаться перед человеком, которого я оскорбила, но никогда более я не позволю себе опасного увлечения, никогда не побегу за счастьем, в которое не верю.

— Не верите! — воскликнул Каллист.

Маркиза прервала дифирамб, готовый слететь с уст ее поклонника, повторив: «Не верю!» — таким тоном, что ему пришлось замолчать.

Это противодействие пробудило в юноше приступ немой, внутренней ярости, которая хорошо известна тому, кто любил безнадежно. Шагов триста они с Беатрисой прошли в полном молчании, не замечая ни моря, ни скал, ни полей Круазика.

— Я сделаю вас счастливой! — сказал наконец Каллист.

— Все мужчины начинают с таких слов, — они обещают нам счастье, а оставляют нам бесчестье, одиночество, отвращение. Я ни в чем не могу упрекнуть того, кому я должна быть верна; он ничего мне не обещал, я сама пришла к нему; но существует единственное средство смягчить мою вину — это вечно остаться виноватой.

— Скажите прямо, сударыня, что вы совсем не любите меня! Вот я люблю вас и по себе знаю, что любовь не вступает в споры, она видит только самое себя, и нет такой жертвы, которую я бы вам не принес. Прикажите — и я сделаю невозможное. Тот, кто некогда стал презирать свою возлюбленную за то, что она велела ему достать перчатку, брошенную ко львам, тот не любил. Он отрицал за вами, женщинами, право испытывать силу нашей любви, с тем чтобы вознаградить истинно доблестные души. А я всем пожертвую ради вас — семьей, именем, будущим.

— Как оскорбительно слово — «жертва»! — произнесла маркиза тоном упрека, дав тем самым понять Каллисту, сколь нелепы изъявления его чувств.

Только женщины, любящие безгранично, или кокетки умеют искусно воспользоваться случайно брошенным словом, как трамплином, чтобы вознестись на недосягаемые высоты; и ум и чувство действуют в данном случае одинаково; но любящая женщина огорчается, а кокетка презирает.

— Вы правы, — сказал Каллист, и слезы покатились по его лицу, — жертвой можно назвать только те жестокие усилия, которых вы от меня требуете.

— Замолчите же, — воскликнула Беатриса; ее потряс ответ юноши; впервые Каллист так полно выразил свою любовь, — я наделала достаточно ошибок, не искушайте же меня более.

Они незаметно добрались до утеса, поросшего самшитом. Каллист испытывал пьянящее блаженство, поддерживая маркизу, решившую добраться до самой вершины скалы.

Бедный юноша был на седьмом небе, ему дано было сжимать эту гибкую талию, он чувствовал трепет Беатрисы; он был нужен Беатрисе. Это нечаянное счастье вскружило ему голову, он уже больше ничего не видел и резко схватил Беатрису за широкую ленту ее пояса.

— Что с вами? — осведомилась она гордо.

— Значит, вы никогда не будете моей? — спросил Каллист, голос его прерывался, его душила бурлившая в жилах кровь.

— Никогда, мой друг, — ответила маркиза. — Я могу быть для вас только Беатрисой, только мечтой. Разве это не сладостно? Мы не узнаем ни горечи, ни страданий, ни раскаяния.

— И вы вернетесь к Конти?

— Так надо.

— Так не доставайся же никому! — воскликнул Каллист, толкнув маркизу с неистовой силой.

Ему хотелось услышать звук падения, а потом уже самому броситься в бездну, но он услышал только глухой крик, треск разрываемой ткани и тяжелый стук, — Беатриса не полетела в пропасть, она опрокинулась и свалилась в заросль самшита, так как, к счастью, зацепилась платьем за выступ скалы, но она упала всей тяжестью на куст и вот-вот должна была скатиться в море. Свидетельница этой сцены, мадемуазель де Туш от ужаса не могла даже крикнуть, она успела только сделать знак Гаслену, который немедленно прибежал на ее немой зов. Каллист с каким-то свирепым любопытством нагнулся над бездной, но, увидев, в каком положении очутилась Беатриса, он задрожал: она, казалось, молила о спасении, она думала, что умирает, она чувствовала, что куст не может выдержать тяжести ее тела. С неожиданной ловкостью, которая дается только любовью, с непостижимым проворством, которое обретает юноша перед лицом опасности, Каллист соскользнул с девятифутовой высоты, цепляясь за неровности гранитной стены, добрался до выступа и успел подхватить маркизу, рискуя вместе с ней упасть в море. Когда он взял Беатрису на руки, она была без сознания; но ему верилось, что здесь, на воздушном ложе, она вся принадлежит ему и что их блаженства никто не нарушит, — вот почему первым его чувством было чувство радости.

— Откройте же глаза, простите меня, — умолял Каллист, — или умрем вместе.

— Умрем? — прошептала Беатриса, приподняв веки и с трудом разжимая побелевшие губы.

Каллист ответил на эти слова пламенным поцелуем, и каков же был его восторг, когда он почувствовал, что трепет прошел по телу маркизы. В эту минуту над их головой раздался тяжелый стук сапог, подкованных железом. Гаслен прибежал вместе с Фелисите, и теперь они обсуждали план спасения несчастных влюбленных.

— Тут, барышня, есть только один способ, — заявил Гаслен. — Я спущусь к ним, они встанут мне на плечи, а вы подадите им руку.