Пэлем Вудхауз - Том 1. Дживс и Вустер

— Вне всякого сомнения, сэр.

— Как говорится, попытка — не пытка. Придорожная гостиница — она называлась «Лиса и гусь», что, впрочем, к делу не относится, — ничем не отличалась от всех прочих придорожных гостиниц: внутри было полутемно, прохладно, пахло пивом, сыром, кофе, соленьями — одним словом, крепким английским крестьянским хозяйством. С улицы сразу попадаешь в уютный маленький зал с развешанными по стенам пивными кружками и расставленными там и сям столиками и стульями. На одном из стульев за одним из столиков сидела Бобби Уикем со стаканом имбирного эля в руках.

— С ума сойти, Берти! — сказала она, когда я ее окликнул. — Откуда ты взялся?

Я объяснил, что возвращаюсь на машине из Лондона в «Бринкли».

— Смотри, как бы твое авто не угнали. Могу поспорить, ты оставил ключи в машине.

— Оставил, но вместе с Дживсом, который бдительно несет там бессменную вахту.

— Так ты прихватил с собой Дживса? Я думала, он в отпуске.

— Он любезно согласился его прервать.

— Какая преданность!

— Сказал ему, что он мне нужен, и он не колебался ни секунды.

— А для чего он тебе так нужен?

Пришла пора перейти к ласковым увещеваниям. Я понизил голос до конфиденциального шепота, но когда она спросила, где я умудрился застудить горло в такую жару, заговорил громче.

— Мне кажется, он может кое-что уладить.

— Что именно?

— Скажем, вашу ссору с Селедкой, — сказал я и начал с величайшей осторожностью подбираться к сути. Я знал, что должен очень тщательно выбирать выражения, потому что с натурами пылкими и высокомерными надо действовать очень осмотрительно, особенно если у них рыжие волосы, как у Бобби. Если ей вдруг померещится в моих словах что-то оскорбительное, она тотчас обидится, а если Бобби обиделась, ей ничего не стоит взять со стола бутылку с имбирным элем и треснуть меня по башке. Я не утверждаю, что она обязательно это сделает, но сбрасывать со счетов такую возможность тоже не следует. Поэтому я очень плавно подгребал к своей цели.

— Начну с того, что Селедка мне все рассказал, и я знаю от очевидца — или правильнее будет сказать «от ухослышца» — все подробности вашего последнего телефонного разговора. Не сомневаюсь: ты сейчас подумала, что такая откровенность не делает ему чести. Но не забывай, что мы вместе росли, а делиться сердечными тайнами с человеком, с которым ты дружишь с детства, вполне естественно. Как бы там ни было, он начал изливать мне свою душу, и не успел он опорожнить ее до половины, как я заметил, что он просто вне себя от горя — лицо налилось кровью, глаза вращаются, как у буйнопомешанного, вот-вот завопит «о, смерть, где твое жало? [85] …о, смерть, где твое жало! — цитата из Библии: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» («К Коринфянам», 15:55). »

Я увидел, как она вся затрепетала, и старался не упускать из виду бутылку с имбирным элем. Но даже если бы она схватила бутылку и раскроила мне череп, это не произвело бы столь ошеломляющего впечатления, как слова, которые слетели с ее губ:

— Бедненький! — вздохнула она.

Я до этого заказал себе джин с тоником. Услышав ее восклицание, я сделал большой глоток.

— Ты сказала «бедненький»?

— Да, я сказала «бедненький», хотя правильнее было бы сказать «глупенький». Подумать только, он принял все за чистую монету. Уж ему-то следовало бы знать, что на самом деле я ничего такого не думала.

Я твердо решил докопаться до истины.

— И все твои угрозы были так, пустые слова?

— Я просто разозлилась и спустила на него всех собак. Господи, разве девушка не имеет право разозлиться? Я и представить себе не могла, что он так расстроится. Реджи все всегда понимает буквально.

— Выходит, шалун Амур снова при деле?

— Трудится, не покладая рук.

— Иначе говоря, вы по-прежнему пара влюбленных голубков?

— Именно так. Может быть, я действительно верила в то, что говорила, но всего минут пять, не больше.

Я глубоко вздохнул, но тут же пожалел об этом, потому что вместе с воздухом вдохнул в легкие остатки джина с тоником.

— А Селедка об этом знает? — спросил я, когда мне удалось, наконец, прокашляться.

— Еще нет. Я как раз еду, чтобы все ему рассказать.

Тут я, наконец, осмелился спросить о том, что мне особенно важно было знать, причем наверняка.

— Тогда, если я правильно понял, для меня свадебный колокольный звон отменяется?

— Боюсь, что так.

— Ничего страшного. Как скажешь.

— Не хочу, чтобы меня посадили за двоемужество.

— Лучше не рисковать. Значит, на сегодня твой выбор — это Селедка. Я тебя вполне понимаю. Идеальный спутник жизни.

— Золотые слова. Он чудо, верно?

— Отличный парень.

— Я бы не пошла ни за кого другого, пусть бы он, как царь Соломон, прислал мне в дар обезьян, слоновую кость и павлинов. [86] …слоновой костью и павлинами. — «В три года раз приходил фриссийский корабль, привозивший золото, и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов» (Третья книга царств, 10:22). Расскажи мне, каким он был в детстве?

— Да таким же, как все.

— Не может такого быть!

— Ну, разве что вытаскивал людей из горящих зданий и спасал голубоглазых детишек из-под копыт скачущих лошадей.

— Он часто совершал все эти подвиги?

— Чуть ли не ежедневно.

— И он был гордостью школы?

— Конечно.

— Правда, судя по его рассказам, сама школа не стоила того, чтобы становиться ее гордостью. Что-то вроде «Дотбойз-холла [87] «Дотбойз-холл» — школа для мальчиков в романе Диккенса «Николас Никлби», где царила палочная дисциплина. ».

— При Обри Апджоне там жилось несладко. Особенно противно вспоминать сосиски по воскресеньям.

— Реджи про них очень смешно рассказывал. Говорил, что хрюшки, из которых готовили эти сосиски, испустили дух от сапа, ящура и туберкулеза, оплакиваемые свинскими чадами и домочадцами.

— Да, очень метко. Ты уже уезжаешь? — спросил я, увидев, что она встала.

— Не в силах больше ждать ни минуты. Не терпится броситься в объятия милого Реджи. Еще немного, и я просто умру, не выдержав разлуки.

— Прекрасно понимаю твои чувства. Примерно такое же нетерпение испытывал этот малый из «Свадебной песни пахаря», только он выразил это словами «Гоп-гоп-гоп, гей-гей-гей, еду к суженой своей». В свое время я часто исполнял эту песню на сельских праздниках, там есть одно трудное место, когда при словах «День веселой сва-а-а-дьбы» требуется изобразить, будто переезжаешь через ручей, поэтому приходится тянуть слог «сва-а-а» минут десять — тут нужно иметь могучие легкие. Помню, викарий мне как-то сказал…

На этом месте она меня перебила — почему-то такое часто случается, когда я высказываю свои соображения о «Свадебной песне пахаря», — сказав, что все это безумно интересно, но она с удовольствием прочтет об этом в моих мемуарах. Мы вместе вышли на улицу, она благополучно отчалила, а я вернулся к тому месту, где нес свою вахту Дживс, весь сияя от радости. Я имею в виду, что это я сиял от радости, а не Дживс. Самое большое, на что способен Дживс, это слегка скривить губы, обычно в левую сторону. Не помню, когда у меня было так хорошо на душе, сердце пело от счастья. Ничто так не радует, как известие о том, что твоя женитьба отменяется.