Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие

«Все было так ново и необычно, — бубнила она в микрофон, — а я, робкая крошка…» — О, черт, эту робкую крошку я уже подпустила… — «А я была так юна, так неопытна, так ошарашена и ослеплена блеском этого мира…» — Нет, тут требуется побольше эпитетов… — «… блеском этого необыкновенного, нового, волшебного мира, в который я погрузилась…» — Тьфу, про новое и необычное я только что говорила. — «… этого фантастического, волшебного мира, в который я погрузилась, как ныряльщик в сверкающий поток. Разве могла я мечтать…»

В дверь скользнул Фиппс, неся на подносе виски и содовую. Билл приветствовала его радостным возгласом, как ныряльщик, бросавшийся в сверкающий поток, но обнаруживший, что вода гораздо теплее, чем он предполагал. Даже израильтянин в пустыне при виде падающей с небес манны, о которой он только что отчаянно молил, не выказал бы большего энтузиазма и непосредственной благодарности.

— Фиппс, ты прочитал мои мысли.

— Я подумал, что вам нужно освежиться, мадам. Вы все Утро трудитесь.

— Слава Богу, никто не мешает. А куда все подевались?

— Миссис Корк поехала в Пасадену, мадам. Выступать в дамском клубе по случаю Дней памяти немого кино. Мисс Кей и милорд играют в гольф.

— А мистер Смидли?

— Я не видел мистера Смидли, мадам.

— Где-нибудь тут, наверное.

— Несомненно, мадам.

Билл сделала глоток и приготовилась к беседе. Она дошла до той точки в трудах, когда ей потребовался перерыв. Нарушь кто-нибудь ее творческое уединение чуть раньше, она раздосадовалась бы. А сейчас это было в самый раз. То, что прерваться пришлось именно из-за Фиппса, было ей особенно приятно. Дворецкий ее заинтриговал. После их недавней встречи она немало размышляла об этом любопытном случае.

— Хотелось бы, чтобы ты мне кое-что разъяснил, Фиппс.

— Разумеется, мадам, если это в моих силах.

Билл опять приложилась к бокалу. Его янтарное содержимое приятно холодило и освежало. Она зажгла сигарету и выпустила струйку дыма на муху, кружившую у нее над головой.

— Дело вот в чем, — начала Билл, приступив к формулировке вопроса, который должен был разрешить ее замешательство. — Ты помнишь — право, не знаю как и спросить, имея в виду, что и стены имеют уши, — помнишь свой судебный процесс?

— Да, мадам.

— Тот самый, на котором я была членом жюри присяжных.

— Да, мадам.

Билл повторила дымовую атаку на муху сбоку.

— С этого места я теряю нить повествования. Сколько помнится — и моим коллегам тоже так показалось, — джентльмен, давший себе труд покопаться в твоем прошлом, представил сообществу, членом которого я имела честь состоять, достаточно убедительные доказательства того, что ты квалифицированный взломщик.

— Да, мадам.

— Вскоре я приезжаю сюда и убеждаюсь, что ты еще и вполне квалифицированный дворецкий.

— Благодарю вас, мадам.

— Так что же первично, яйцо или курица?

— Простите, мадам?

Билл поняла, что недостаточно ясно выразилась.

— Так ты взломщик?

— Экс-взломщик, мадам.

— Ты уверен, что это пишется именно так?

— О да, мадам.

— Если так, то кто ты — взломщик, фантастически одаренный способностями дворецкого, или дворецкий, который наловчился взламывать сейфы?

— Последнее, мадам.

— Значит, ты взломщик, притворяющийся дворецким ради каких-то тайных целей?

— О, нет, мадам! Я на этой службе с младых ногтей. Семейный бизнес. Я начал карьеру привратником в одной крупной усадьбе в Вустере.

— Это где соус делают?

— Приправу, которую, по-видимому, имеет в виду мадам, действительно изготовляют в этой местности.

Фиппс на какое-то время умолк, погрузившись мыслями в те счастливые дни, когда жизнь была простой и беззаботной. Если не считать обязанности таскать наверх, в спальные комнаты, дрова, труд мальчишки-привратника в английских домах достаточно необременителен.

— Со временем, — продолжил он, очнувшись от задумчивости, — я дорос до должности помощника лакея, а затем ливрейного лакея и, наконец, дворецкого. А тогда я поступил в услужение к одному американскому джентльмену и переехал в его страну. Мне всегда хотелось посетить Североамериканские Соединенные Штаты. Это произошло десять лет назад.

— А когда же ты научился бомбить сейфы?

— Примерно через пять лет после приезда, мадам.

— Что же подало тебе эту мысль?

Фиппс осторожно оглянулся. Потом устремил вопрошающий взгляд на Билл, будто мысленно взвешивая ее. Он словно спрашивал себя, умно ли будет с его стороны довериться женщине, которая хоть и была ему шапочно знакома, все же оставалась чужой. Но доброжелательное выражение ее лица сняло его сомнения. Именно это свойство всегда заставляло людей доверяться Билл.

— Эта идея внезапно постигла меня однажды вечером, когда я читал книгу под названием «Три покойника в Мидуэй-корт», мадам. Мне всегда нравилась такого рода литература, и в процессе постижения этих вымышленных историй — известных, насколько я знаю, как детективы, — меня поразил тот факт, что зачастую именно дворецкий оказывался преступником.

— Понятно. Похоже, что у дворецких это что-то вроде профессионального заболевания.

— В «Трех покойниках» преступник тоже был дворецким, причем никто не подозревал его до самой последней главы. Это и навлекло меня на размышления. Раз уж дворецкого так трудно заподозрить, следовательно, дворецкому, служащему в богатом доме, крайне полезно овладеть навыками открывания сейфов. В этом случае, мадам, — вы следите за моей мыслью? — ценности будут находиться у него под рукой, и ему не составит труда, оставив открытым окно, создать обстановку налета извне. Коротко говоря, я навел соответствующие справки и в конце концов нашел в Бруклине практикующего специалиста, который за небольшой гонорар готов был передать мне свое искусство.

— Всего за дюжину уроков?

— За двадцать, мадам. Я поначалу показал себя не очень способным учеником.

— Но со временем овладел знаниями в полной мере?

— Да, мадам.

Билл глубоко вздохнула. Она не была строгой моралисткой, обладала терпимым характером и проникалась пониманием к оступившимся, с которыми ее сводила жизнь, но и совесть в ней не умерла. И хотя Билл никогда не испытывала особой любви к своей сестре Аделе, ей подумалось, что нелишне будет молвить ей словечко предостережения. Щедрость покойного Альберта Корка, помноженная на ее собственное весьма значительное состояние, составленное в те годы, когда высокие гонорары облагались смехотворным налогом, материализовалась в такое количество драгоценностей, которым можно было бы оснастить половину голливудских блондинок. И было бы нечестно позволить ей держать у себя дворецкого, который, как установило судебное следствие, умеет открывать сейфы ногтем.