Антони Троллоп - Барчестерские башни

Конечно, он встретился с женой за обедом, но во время этой трапезы ничто не омрачило радости епископа. Присутствие слуг и дочерей служило ему надежной защитой.

Он раза два упомянул о своем предполагаемом визите к архиепископу, дабы показать всем, что впредь намерен поступать по-своему, и даже слуги, увидев перемену, стали чуть более почтительны с хозяином и чуть менее почтительны с хозяйкой. Их хозяин заметил это. И хозяйка тоже. Но миссис Прауди выжидала своего часа.

Затем епископ вернулся к себе в кабинет, где к нему незамедлительно присоединился мистер Слоуп — они пили чай, строили разные планы, и епископ ненадолго познал настоящее счастье. Но вот часы на каминной полке предупредили его о приближении безмолвных ночных часов, он взглянул на подсвечник, с которым ему предстояло идти к себе в спальню, и мужество покинуло его. Он был подобен призраку, чьим блужданиям на воле кладет конец петушиный крик. То есть он как раз не был подобен призраку, ибо ему до петушиного крика предстояло влачить иго рабства. И только ли до петушиного крика? Сойдет ли он утром к завтраку свободным человеком?

И он медлил лишний час, прежде чем удалиться на покой. Покой! Какой покой! Но, выпив две рюмки хереса, он, наконец, поднялся в спальню. Нет, мы не последуем за ним туда. Существуют вещи, касаться которых не следует ни романисту, ни историку; в драме жизни есть сцены, которых не должно живописать даже поэту. Так пусть же к ним будет отнесено и то, что произошло в эту ночь между доктором Прауди и его супругой.

На следующее утро он сошел к завтраку печальным и задумчивым человеком. Он осунулся, даже, можно сказать, исхудал. И седина в его волосах стала, пожалуй, гораздо заметнее, чем накануне. Как бы то ни было, он сильно постарел. Годы не старят человека ровно и незаметно. Понаблюдайте, и вы убедитесь, что это так — за исключением разве тех редчайших случаев, когда люди живут без радостей и печалей, точно овощи. Человек сохраняет юношеский цветущий вид до... тут нет точного предела. Тридцать... сорок... пятьдесят лет, но вот приходят морозы, часы и дни душевных мук лишают фибры его тела их сочности, и еще вчера здоровый и сильный человек сегодня причисляется к старикам.

Он завтракал один — миссис Прауди нездоровилось, и она пила кофе у себя в спальне, а дочери ухаживали за ней. После своего одинокого завтрака епископ машинально удалился в кабинет. Он попытался утешиться мыслью о предстоящем визите к архиепископу: во всяком случае, рта победа его свободной воли не была у него отнята. Но почему-то он не чувствовал радости. Когда он мечтал занять место за архиепископским столом, им двигало честолюбие, но теперь его честолюбие было мертво.

И тут-то в кабинет взволнованно вбежал мистер Слоуп.

— Милорд, настоятель скончался!

— Боже великий! — воскликнул епископ, которого это неожиданное и печальное известие пробудило от апатии.

— Он умер или умирает. У него был удар, и мне сказали, что надежды нет; я полагаю, он уже покинул этот мир.

Зазвонили колокольчики, и слуги были посланы узнать последние новости. Позже епископ, опираясь на руку своего капеллана, сам зашел осведомиться о состоянии больного. Миссис Прауди послала к мисс Трефойл узнать, чем она могла бы ей помочь. Все три мисс Прауди тоже послали лакеев с подобными же поручениями; дворец соболезновал резиденции настоятеля. Ответы были одинаковы: настоятель чувствует себя так же, сэр Омикрон Пи ожидается с поездом девять пятнадцать.

Мистер Слоуп, как и многие другие, предался размышлениям о том, кого назначат новым настоятелем, и, как и многим другим, ему пришло в голову, что новым настоятелем может стать он сам. И он, как и священники в соборной библиотеке, тоже задумался — тысяча двести, тысяча пятьсот или две тысячи?

Но и две тысячи, и тысяча пятьсот, и тысяча двести равно его устроили бы, сумей он их получить. Его честолюбие было бы удовлетворено даже больше его алчности. Какая великолепная победа над архидьяконом: стать выше него в его же кафедральном городе, выше всех соборных пребендариев и каноников, распоряжаться по своему усмотрению соборной кафедрой и соборными службами!

Но одно дело — желать, а другое — получить. Впрочем, мистер Слоуп располагал кое-какими средствами для достижения своей цели и тратить время зря он не собирался. Во-первых, он думал — и не без оснований,— что может рассчитывать на помощь епископа. Он тут же изменил свои прежние планы: если он станет настоятелем, то вернет его преосвященство под иго жены — мистер Слоуп не сомневался, что его патрон будет рад избавиться от одного из своих менторов. Кроме того, мистер Слоуп давно позаботился сделать свое имя известным в высших сферах. Ему удалось завязать нечто вроде эпистолярной дружбы с неким высокопоставленным человеком, ведавшим государственными школами, который, как полагали, пользовался в правительстве немалым влиянием. И мистер Слоуп полагал, что сэр Никлас Фицуиггин не откажется замолвить за него словечко, а в этом случае он мог бы уже считать себя настоятелем.

Кроме того, за него должна была встать горой пресса — во всяком случае, так он считал. “Юпитер” недвусмысленно взял его сторону во время их полемики с мистером Эйрбином. Он не раз лично беседовал в редакции этой газеты с джентльменом, который, хотя и не был главным ее редактором, тем не менее мало чем уступал главному редактору. И мистер Слоуп уже давно имел обыкновение писать красноречивые письма о всевозможных церковных злоупотреблениях, которые подписывал своими инициалами и отправлял своему другу в сопровождении личных посланий, которые подписывал уже полным своим именем. Да, он и мистер Тауэрс (так звали этого могущественного джентльмена) были весьма друг к другу расположены. Произведения его пера неизменно печатались, а иногда и упоминались в редакционных статьях — таким образом, мистер Слоуп был уже своего рода литературной знаменитостью в миниатюре. Эта публичная деятельность весьма его привлекала, хотя у нее имелась и своя оборотная сторона. Однажды он в присутствии репортеров не поддержал, не расхвалил и не превознес политику, которую в тот момент поддерживал, хвалил и превозносил “Юпитер”, после чего, к немалому его изумлению, а также досаде, прежний союзник безжалостно с ним разделался. Его высмеяли, облили грязью и объявили глупцом так, словно он был заклятым врагом, а не верным другом, и даже, пожалуй, еще более беспощадно. До этого он не знал, что человек, вознесенный в штат “Юпитера”, должен отказаться от своей личности. Впрочем, эта маленькая экзекуция не рассорила его с его другом мистером Тауэрсом. Мистер Слоуп слишком хорошо знал жизнь, чтобы открыто гневаться на такого самодержца, как “Юпитер”. Он поцеловал покаравшую его розгу и теперь не сомневался, что может рассчитывать на награду. Он решил немедленно сообщить мистеру Тауэрсу, что претендует на вакансию, которая должна вот-вот освободиться. В последнее время немало таких вакансий правительство заполняло согласно советам, появлявшимся на страницах “Юпитера”.