Фредерик Стендаль - Красное и чёрное

— Я полагаю, сударь, — сказал он ему как-то раз, — что это, конечно, было бы до крайности непристойно, если бы такое доброе дворянское имя, как Реналь , оказалось в мерзких списках книготорговца.

Чело г-на де Реналя прояснилось.

— Да и для бедного студента-богослова, — продолжал Жюльен значительно более угодливым тоном, — тоже было бы худой славой, если бы как-нибудь невзначай открылось, что его имя значится среди абонентов книгопродавца, отпускающего книги на дом. Либералы смогут обвинить меня в том, что я брал самые что ни на есть гнусные книги, и — кто знает — они не постесняются приписать под моим именем названия этих мерзких книг.

Но тут Жюльен заметил, что дал маху. Он видел, как на лице мэра снова проступает выражение замешательства и досады. Он замолчал. «Ага, попался, теперь я его вижу насквозь», — заключил он про себя.

Прошло несколько дней, и вот как-то раз в присутствии г-на де Реналя старший мальчик спросил Жюльена, что это за книга, о которой появилось объявление в «Котидьен» {43} {43} «Котидьен» — ежедневная газета, основана в 1792 г., в период Реставрации была органом ультрароялистов. .

— Чтобы не давать этим якобинцам повода для зубоскальства, а вместе с тем дать мне возможность ответить на вопрос господина Адольфа, можно было бы записать абонентом в книжную лавку кого-либо из ваших слуг, скажем, лакея.

— Вот это недурно придумано, — подхватил, явно обрадовавшись, г-н де Реналь.

— Но, во всяком случае, надо будет принять меры, — продолжал Жюльен с серьёзной, чуть ли не горестной миной, которая весьма подходит некоторым людям, когда они видят, что цель, к которой они так долго стремились, достигнута, — надо будет принять меры, чтобы слуга ваш ни в коем случае не брал никаких романов. Стоит только этим опасным книжкам завестись в доме, и они совратят горничных да и того же слугу.

— А политические памфлеты? Вы о них забыли? — с важностью добавил г-н де Реналь.

Ему не хотелось обнаруживать своего восхищения этим искусным манёвром, который придумал гувернёр его детей.

Так жизнь Жюльена заполнялась этими маленькими уловками, и их успех интересовал его много больше, чем та несомненная склонность, которую он без труда мог бы прочитать в сердце г-жи де Реналь.

Душевное состояние, в котором он пребывал до сих пор, теперь снова овладело им в доме г-на мэра. И тут, как на лесопилке своего отца, он глубоко презирал людей, среди которых жил, и чувствовал, что и они ненавидят его. Слушая изо дня в день разговоры помощника префекта, г-на Вально и прочих друзей дома о тех или иных событиях, случившихся у них на глазах, он видел, до какой степени их представления не похожи на действительность. Какой-нибудь поступок, которым он мысленно восхищался, неизменно вызывал яростное негодование у всех окружающих. Он беспрестанно восклицал про себя: «Какие чудовища! Ну и болваны!» Забавно было то, что, проявляя такое высокомерие, он частенько ровно ничего не понимал из того, о чём они говорили.

За всю свою жизнь он ни с кем не разговаривал откровенно, если не считать старика лекаря, а весь небольшой запас знаний, которыми тот располагал, ограничивался итальянскими кампаниями Бонапарта и хирургией. Подробные описания самых мучительных операций пленяли юношескую отвагу Жюльена; он говорил себе: «Я бы стерпел, не поморщившись».

В первый раз, когда г-жа де Реналь попробовала завязать с ним разговор, не имеющий отношения к воспитанию детей, он стал рассказывать ей о хирургических операциях; она побледнела и попросила его перестать.

А кроме этого, Жюльен ничего не знал. И хотя жизнь его протекала в постоянном общении с г-жой де Реналь, — стоило им только остаться вдвоём, между ними воцарялось глубокое молчание. На людях, в гостиной, как бы смиренно он ни держал себя, она угадывала мелькавшее в его глазах выражение умственного превосходства над всеми, кто у них бывал в доме. Но как только она оставалась с ним наедине, он приходил в явное замешательство. Её тяготило это, ибо она своим женским чутьём угадывала, что замешательство это проистекает отнюдь не от каких-то нежных чувств.

Руководствуясь невесть какими представлениями о высшем обществе, почерпнутыми из рассказов старика лекаря, Жюльен испытывал крайне унизительное чувство, если в присутствии женщины посреди общего разговора вдруг наступала пауза, — точно он-то и был виноват в этом неловком молчании. Но чувство это было во сто крат мучительнее, если молчание наступало, когда он бывал наедине с женщиной. Его воображение, напичканное самыми непостижимыми, поистине испанскими представлениями о том, что надлежит говорить мужчине, когда он остаётся вдвоём с женщиной, подсказывало ему в эти минуты замешательства совершенно немыслимые вещи. На что он только не отваживался про себя! А вместе с тем он никак не мог прервать это унизительное молчание. И в силу этого его суровый вид во время долгих прогулок с г-жой де Реналь и детьми становился ещё суровее от переживаемых им жестоких мучений. Он страшно презирал себя. А если ему, на свою беду, удавалось заставить себя заговорить, он изрекал что-нибудь совершенно нелепое. И ужаснее всего было то, что он не только сам видел нелепость своего поведения, но и преувеличивал её. Но было при этом ещё нечто, чего он не мог видеть — его собственные глаза; а они были так прекрасны, и в них отражалась такая пламенная душа, что они, подобно хорошим актёрам, придавали иной раз чудесный смысл тому, в чём его и в помине не было. Г-жа де Реналь заметила, что наедине с нею он способен был разговориться только в тех случаях, когда под впечатлением какого-нибудь неожиданного происшествия забывал о необходимости придумывать комплименты. Так как друзья дома отнюдь не баловали её никакими блестящими, интересными своей новизной мыслями, она наслаждалась и восхищалась этими редкими вспышками, в которых обнаруживался ум Жюльена.

После падения Наполеона в провинциальных нравах не допускается никакой галантности. Всякий дрожит, как бы его не сместили. Мошенники ищут опоры в конгрегации {44} {44} Конгрегация — возглавляемая иезуитами организация, которой приписывали большой политический вес. Она была создана во времена Консульства и существовала при Реставрации, среди её членов были некоторые видные сановники. Роль этой сравнительно небольшой организации сводилась в основном к достижению внутренних целей иезуитского ордена, в частности, к восстановлению права иезуитов на преподавание. , и ханжество процветает вовсю даже в кругах либералов. Скука возрастает. Не остаётся никаких развлечений, кроме чтения да сельского хозяйства.

Госпожа де Реналь, богатая наследница богобоязненной тётки, выданная замуж в шестнадцать лет за немолодого дворянина, за всю свою жизнь никогда не испытывала и не видела ничего, хоть сколько-нибудь похожего на любовь {45} {45} Фазы зарождения любви в женском сердце (восхищение, надёжа, первая кристаллизация, сомнения, вторая кристаллизация) Стендаль подробно описал во второй главе психологического трактата «О любви». Госпожа де Реналь последовательно пройдёт через все эти фазы. . Только её духовник, добрый кюре Шелан, говорил с ней о любви по случаю ухаживаний г-на Вально и нарисовал ей такую отвратительную картину, что это слово в её представлении было равнозначно самому гнусному разврату. А то немногое, что она узнала из нескольких романов, случайно попавших ей в руки, казалось ей чем-то совершенно исключительным и даже небывалым. Благодаря этому неведению г-жа де Реналь, всецело поглощённая Жюльеном, пребывала в полном блаженстве, и ей даже в голову не приходило в чем-либо себя упрекать.