Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

Покровительство кое-кого из знатных его друзей, прибывших в Бат, подтвердило эти сведения, после чего знакомства с ним стали домогаться и с большим усердием за ним ухаживали, а иные из представительниц женского пола делали ему такие авансы, что он был весьма удачлив в своих любовных интригах. Да и друг его Годфри удостоился таких же милостей; таланты его в точности соответствовали женскому вкусу, а для некоторых особ этого пола мускулистый его торс и могучее телосложение были более привлекательны, чем изящная фигура его приятеля. Посему он величаво царил среди тех красавиц, которым перевалило за тридцать, не будучи вынужден заниматься скучным ухаживаньем, и считалось, что он способствует действию вод, излечивая от бесплодия некоторых леди, долгое время навлекавших на себя упреки и недовольство своих супругов, тогда как Перигрин воздвиг свой трон среди тех, кто страдал недугом безбрачия, начиная с бойкой пятнадцатилетней мисс, которая с трепещущим сердцем вскидывает головой, задирает нос и невольно хихикает при виде красивого молодого человека, и кончая степенной двадцативосьмилетней девой, которая с жеманным видом разглагольствует о суетности красоты, безумии юности и доверчивости женщин и рассуждает в стиле философа-платоника о дружбе, милосердии и здравом смысле.

При таком разнообразии характеров победам его всегда сопутствовали зависть, вражда и вспышки ревности и злобы. Молоденькие особы не упускали случая публично унизить более зрелых, обходясь с ними с той презрительностью, какая, вопреки признанной привилегии возраста, направлена с согласия и попустительства людей против тех, кто имел несчастье попасть в разряд старых дев, а эти последние отвечали на враждебные действия хитроумным злословием, опиравшимся на опыт и изобретательность. Не проходило дня, чтобы не распространилась какая-нибудь новая сплетня в ущерб той или другой из этих соперниц.

Если нашему герою случалось в Большом зале отойти от одной из моралисток, с которой он вел беседу, его тотчас окружали девицы другого лагеря, с ироническими улыбками упрекали в жестокости к бедной леди, им покинутой, умоляли его сжалиться над ее страданиями и, устремив взгляд на предмет их заступничества, дружно заливались смехом. С другой стороны, если Перигрин танцевал вечером с одной из молоденьких девиц, а поутру являлся к ней с визитом, последовательницы Платона спешили этим воспользоваться, изощряли свою фантазию, сопоставляли факты и, прибегая к лукавым намекам, рассказывали об этом свидании с мельчайшими подробностями, не имевшими ничего общего с истиной. Они говорили, что если девицы решили вести себя столь нескромно, то пусть считаются с опасностью подвергнуться осуждению света; что та, о которой идет речь, достаточно великовозрастна, чтобы действовать более осмотрительно; и удивлялись, почему ее мать разрешает молодым людям приближаться к спальне, где дочь лежит раздетая в постели. Что касается до слуг, подсматривающих в замочную скважину, то, разумеется, это печальная случайность; однако следует остерегаться такого любопытства и не давать прислуге поводов заниматься наблюдениями. Эти и подобные соображения передавались шепотом, по секрету тем, кто славился своей болтливостью, и, стало быть, спустя несколько часов, делались темой общего разговора, а так как распространялись они с предписанием хранить тайну, то почти невозможно было проследить клевету до ее первоисточника, ибо, разоблачая автора сплетни, каждая особа, в этом деле замешанная, должна была признаться и в своем вероломстве.

Перигрин, вместо того чтобы прекратить это соревнование, скорее разжигал его, искусно распределяя свое внимание между соперницами; он прекрасно знал, что, сосредоточив свой интерес на одном предмете, он вскоре лишится того удовольствия, с каким наблюдал их распрю, ибо обе партии соединятся против общего врага, и его избранницу будет преследовать целая коалиция. Он заметил, что среди тайных агентов злословия никто так не усердствовал, как врачи — разновидность животных, которые обитают здесь, подобно воронам, кружащимся над трупом, и навязывают свои услуги, подобно перевозчикам у Хангерфордской лестницы. Большинство из них имеет корреспондентов в Лондоне, которые занимаются тем, что наводят справки об истории, характере и слабостях каждого отправляющегося в Бат лечиться водами; а если им не удается приобрести влияние и до отъезда этих пациентов порекомендовать им своих друзей-медиков, они все-таки могут снабдить последних предварительно собранными сведениями, дабы врачи использовали эти сообщения себе во благо. Прибегая к таким средствам, а также к лести и наглости, доктора часто втираются в доверие к незнакомым людям и, приноравливаясь к их наклонностям, делаются незаменимыми и потворствуют их страстям. Благодаря связи с аптекарями и сиделками они осведомлены обо всех интимных событиях в любой семье и потому имеют возможность утолять мстительное чувство затаенной обиды, рассеивать сплин брюзгливых больных и разжигать дерзкое любопытство.

Предаваясь таким занятиям, частенько затрагивавшим репутацию наших двух искателей приключений, вся эта компания навлекла на себя неудовольствие Перигрина, который после неоднократных совещаний со своим другом измыслил план, приведенный в исполнение следующим образом. Среди лиц, посещавших зал лечебных вод, был один старый офицер, чей нрав, от природы нетерпеливый, стал злобным и раздражительным вследствие постоянных приступов подагры, которая почти лишила его возможности передвигаться. Он приписывал застарелость своей болезни преступной небрежности врача, лечившего его в ту пору, когда он страдал от последствий злосчастной любви; и это предположение внушило ему непреодолимую антипатию ко всем представителям медицинского искусства, еще прочнее укрепившуюся после замечания одного приятеля в Лондоне, который сказал ему, что доктора в Бате имеют обыкновениеотговаривать своих пациентов от пользования водами с целью затянуть лечение и умножить число посещений.

С таким предубеждением он приехал в Бат и, сообразуясь с полученными им указаниями общего характера, пользовался водами без врачебного руководства, не упускал случая выразить словами и жестами свою ненависть и презрение к сынам Эскулапа и даже придерживался режима, резко противоречившего тому, какой они, как было ему известно, предписывали другим больным, находившимся как будто в таком же положении, как он. Но он не извлек пользы из этой системы, которая в иных случаях, быть может, и оказалась бы благодетельной. Боли его не только не утихали, но с каждым днем становились более острыми; и, наконец, он принужден был не вставать с постели, где и лежал, ругаясь с утра до ночи и с ночи до утра, хотя решил тверже, чем когда-либо, не отступать от первоначальных методов.