Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

Невзирая на недомогание, я отправилась во Францию через Гаагу — война закрыла все другие пути — в сопровождении моей горничной С-р; она очень боялась моря, к тому же готовилась вступить в брак, но тем не менее не хотела покинуть меня одну в беде, пока ко мне не присоединились мой лакей и другая горничная, которым я приказала ехать вслед за мной с вещами. Передотъездом я письменно потребовала от мужа возврата моих платьев, захваченных им в Эссексе, и после его отказа вынуждена была обновить свой гардероб в кредит.

На дорогу меня снабдил деньгами мой добрый друг Л., и после приятного путешествия я прибыла в Гаагу, где провела два месяца, расставшись с С-р и назначив ей двадцать пять фунтов в год из тех денег, которые должна была получать на свое содержание от мужа. Такое же жалование я убедила лорда Б. платить другой горничной, служившей у меня, пока я жила в его доме.

Мне не очень понравились жители Голландии, так как они были целиком поглощены заботами о наживе и не имели вкуса к развлечениям и галантному обхождению — черты характера, не слишком приятные для меня, которая всегда презирала деньги, отличалась безграничной щедростью и превыше всего любила развлечения. Когда я говорю — «развлечения», я не разумею под этим «плотских наслаждений», доставляющих величайшее счастье лишь тем, кто лишен чувствительности и воображения. Тем не менее меня учтиво встретили в этом городе; между прочим распространился слух, будто министр короля ***, ветреный молодой человек, стал моим любовником; он часто был моим гостем, что и послужило поводом для обвинения меня в любовной интриге; нередко и без всяких оснований я бывала жертвой таких обвинений.

Расставшись с моими друзьями-голландцами, я покинула Гаагу вместе с одной англичанкой, выбранной мною в попутчицы, и прибыла в Антверпен, подвергаясь в пути большой опасности, так как дороги кишели разбойниками. Отдохнув несколько дней в этом городе, я наняла карету и отправилась с компаньонкой в Брюссель. Но неподалеку от Мехлина наша карета была атакована двумя гусарами; обнажив сабли, они заставили кучера погнать лошадей в лес, находившийся неподалеку от проезжей дороги.

Сперва я решила, что они пожелали проверить наши паспорта, но скоро поняла их намерения; хотя я и была очень перепугана этим открытием, но постаралась скрыть волнение, дабы не пугать еще больше молодую женщину, которая была чуть жива от страха; я даже слегка подбодрила ее и, обратившись к разбойникам по-французски, умоляла их пощадить нашу жизнь; в ответ на это один из них, тот, кто был помоложе, заявил, что мы можем быть уверены в своей безопасности.

Когда карета проехала по лесу три четверти мили, грабители забрались в нее и, взяв у меня ключи, которые я уже приготовила, открыли три больших сундука с моим имуществом и, опорожнив их, оставили только мои фижмы и несколько книг, а всю остальную добычу увязали в кусок материи; затем они отняли все мои деньги и драгоценности вплоть до пряжек на туфлях и пуговиц с платья, отобрали у моего лакея шляпу с галунами и отдали ее крестьянину, появившемуся из чащи леса, в благодарность за то, что он помогал им увязывать узлы.

Быстро справившись со своим делом, они приказали нам вернуться на проезжую дорогу другим путем и, вскочив на коней, ускакали с награбленным добром, но не раньше, чем молодой грабитель, менее страшный на вид, пожал мне руку, пожелав доброго пути, — на что я отозвалась с восторгом, радуясь избавлению от таких спутников, задержавших нас не менее чем на полчаса; вопреки заверению одного из них, я опасалась, как бы не убили всех нас; полагаю, что они принадлежали к той шайке, которая не так давно убила французского офицера и жестоко обошлась с леди, обобрав ее дочиста.

После такого ограбления едва ли можно предполагать, что я предавалась приятным размышлениям, если принять во внимание то отчаянное положение, в каком мы очутились в чужой стране. И все же, хотя я одна потерпела убытки, из всей компании никто, кроме меня, не сохранил присутствия духа. Кучер и лакей окаменели от ужаса; мне нужно было дважды сказать первому из них, чтобы он ехал дальше вглубь леса, а затем повернул вправо и выбрался на дорогу, согласно приказу разбойников, которому я не могла не повиноваться.

Это бедствие обрушилось на меня благодаря ложным сведениям, полученным мною в Антверпене, где я могла бы взять с собой охрану, если бы не уверили меня в том, что нет никакой необходимости идти на такие значительные издержки. Оказалось, что в распоряжении грабителей было всего лишь полчаса для ограбления: как только мы снова выехали на проезжую дорогу, нам повстречалась французская артиллерия из Брюсселя, сопровождавшая нас до конца путешествия. В маленькой деревне нам сообщили, что многочисленная шайка дезертиров скрывается в лесу, откуда делает вылазки в окрестности и держит в страхе крестьян.

Проехав немного дальше, мы были задержаны артиллерией, двигающейся по мосту; артиллерийский обоз был очень длинным, и мы замешкались бы до вечера, если бы какой-то солдат не посоветовал мне выйти из кареты и просить командующего, чтобы он отдал приказ остановиться и нас пропустить. Я последовала его совету, и с большим трудом он провел меня сквозь толпу к группе офицеров, едва ли достойных нести это звание, потому что, когда я изложила свою просьбу, они не встали и не попросили меня сесть; развалившись в креслах и закинув ногу на ногу, они спросили непочтительно и насмешливо, куда я направляюсь, а когда я ответила: «В Париж» — пожелали узнать, что я намерена там делать.

Вежливая по натуре, когда со мной обходятся вежливо, и дерзкая, если обращаются со мной неуважительно, я была возмущена их наглым поведением и начала отвечать очень резко на их нахальные вопросы; диалог мог бы стать весьма колким, если бы разговор не был прерван высоким, стройным, элегантным французским аристократом, армейским офицером, который, случайно войдя, спросил весьма учтиво, что мне угодно.

Я повторила просьбу и предъявила бумаги, из которых он узнал, кто я такая. Он немедленно отдал распоряжение пропустить мою карету, а впоследствии посетил меня в Париже, получив предварительно мое разрешение ивзяв мой адрес. Остальные офицеры, узнав мое имя и звание, просили извинить невежливое обращение, которым, по их словам, я была обязана солдату, доложившему, будто я — бродячая актриса.

Я не могла удержаться от смеха, услышав об этой ошибке, которая могла произойти благодаря моему виду; мой лакей вынужден был обменяться шляпой с крестьянином, у меня на туфлях не было пряжек, с дорожного платья сорваны были пуговицы, а на лице еще сохранились следы испуга и потрясения, мною испытанного. Солдат, возможно, был шутником и хотел позабавиться на мой счет.