Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

Тем временем шли приготовления к отъезду Перигрина в университет, и через несколько дней он уехал, на семнадцатом году жизни, в сопровождении тех же спутников, какие жили с ним в Винчестере. Дядя дал ему строгий наказ избегать компании легкомысленных женщин, заниматься науками, извещать его о своем здоровье как можно чаще, когда у него будет свободное время для письма, и определил ему на жизнь пятьсот фунтов в год, считая и жалование его гувернеру, что составляло одну пятую всей суммы. Сердце нашего молодого джентльмена возрадовалось, предвкушая, как он заживет на такую щедрую ежегодную ренту, распоряжение коей было доверено его осмотрительности; и он тешил свое воображение приятнейшими мечтами во время путешествия в Оксфорд, которое совершил в два дня. Здесь, будучи представлен главе колледжа, которому его рекомендовали, обеспечен прекрасным помещением, занесен в книги, как джентльмен-коммонер, и отдан под наблюдение рассудительного тьютора, он, вместо того чтобы вернуться к изучению греческого и латыни, в коих почитал себя уже достаточно сведущим, возобновил знакомство кое с кем из своих старых школьных товарищей, которые находились в таком же положении, и был ими посвящен во все модные увеселения этого города.

Вскоре он обратил на себя внимание своею предприимчивостью и остроумием, которые в такой мере пришлись по вкусу университетским щеголям, что он был принят членом их корпорации и в весьма короткий срок стал самой заметной фигурой во всем братстве; однако он отнюдь не чванился своей способностью выкурить наибольшее количество трубок или выпить элю больше, чем кто бы то ни было; такие достижения были слишком грубы, чтобы пленить его утонченное тщеславие. Он гордился своим умением добродушно высмеять кого-нибудь, своим умом и вкусом, своими познаниями и талантом вести интригу. Да и экскурсии свои он не ограничивал окрестными деревушками, которые обычно посещаются студентами раз в неделю ради плотских утех. Он держал своих лошадей, разъезжал по всему графству во время увеселительных прогулок, присутствовал на всех скачках на расстоянии пятидесяти миль от Оксфорда и частенько наезжал в Лондон, где иной раз проводил инкогнито большую часть учебного времени.

Университетские правила были слишком строги для юноши с таким живым темпераментом, и потому он со временем свел знакомство с проктором. Но всех выговоров, какие он выслушивал, было недостаточно, чтобы умерить его разбег; он посещал таверны и кофейни, проказничал по ночам на улицах, оскорблял своих товарищей-студентов из разряда трезвых и миролюбивых; даже тьюторы не были избавлены от его насмешек; он издевался над университетским начальством и пренебрегал всеми правилами дисциплины колледжа.

Тщетно пытались бороться с его проделками наложением штрафов; он был щедр до расточительности и поэтому платил не возражая. Трижды влезал он в окно торговца, с чьей дочерью была у него любовная интрига; и столько же раз принужден был искать спасения, стремительно выпрыгивая из окна, а как-то ночью едва не пал жертвой засады, устроенной отцом, но верный оруженосец Пайпс вступился за него и мужественно спас от дубинок.

В разгар этих увеселений мистер Джолтер, видя, что его увещания безрезультатны, а авторитет окончательно подорван, попробовал отучить своего питомца от сумасбродных выходок, заняв его внимание каким-нибудь более похвальным делом. С этою целью он ввел его в клуб политиков, которые приняли его со всеми знаками уважения, приспособились больше, чем он мог надеяться, к его веселому нраву и, обсуждая проекты преобразования государства, пили с таким усердием за осуществление своих планов, что патриотические их заботы были совершенно затоплены.

Перигрин, хотя и не мог одобрить их доктрину, однако решил присоединиться на время к их компании, ибо нашел обильную пищу для насмешек в нравах этих упрямых энтузиастов. У них вошло в привычку на полуночных собраниях поглощать такие порции вдохновения, что их мистерии обычно заканчивались на манер вакхических оргий, и они редко бывали способны поддерживать тот торжественный декорум, который, по характеру своих обязанностей, большинство из них должно было соблюдать. А так как сатирический нрав Перигрина получал наибольшее удовлетворение, когда ему представлялась возможность поставить в дурацкое положение степенных людей, то он устроил жестокую ловушку для своих новых приятелей, которая возымела следующий эффект. Во время одного из их вечерних совещаний он так развеселил всех собравшихся удачными шутками, порожденными его остроумием и умышленно направленными против их политических противников, что к десяти часам они все готовы были принять любое нелепое предложение. По его совету они разбили стаканы, пили за здоровье из своих башмаков, шляп и находившихся перед ними подсвечников, стоя иной раз одной ногой на стуле и опираясь коленом на край стола, а когда не могли дольше выстоять в этой позе, опускались голым задом на холодный пол. Они кричали «ура», горланили, плясали и пели и, короче, были доведены до такой степени опьянения, что, когда Перигрин предложил им сжечь их парики, затея была немедленно одобрена, и все до единого выполнили это задание. Их башмаки и шляпы подверглись той же участи благодаря такому же подстрекательству; и в этом виде он вывел их на улицу, где они решили, что каждый встречный должен разделить их политическое кредо и провозгласить лозунг их партии. При осуществлении этого плана они встретили более серьезное сопротивление, чем ожидали; им противопоставили аргументы, которые они не так-то легко могли опровергнуть; носы у одних и глаза у других в весьма короткий срок были отмечены знаками упорных дебатов. Их руководитель, втянув, наконец, весь отряд в драку с другим эскадроном, находившимся примерно в таком же состоянии, преспокойно улизнул и отправился домой, предвидя, что его спутники вскоре будут удостоены внимания своего начальства. И он не ошибся в своем предположении: проктор, совершая обычный обход, случайно наткнулся на эту свалку и, воспользовавшись своим авторитетом, нашел средства прекратить беспорядок. Он запомнил их имена и отправил буянов по домам, немало скандализованный поведением кое-кого из них, чьей обязанностью и долгом было подавать совсем иные примеры юношам, порученным их заботам и руководству.

Около полуночи Пайпс, который имел приказ находиться поблизости и следить за Джолтером, притащил домой на спине этого злосчастного гувернера, тогда как Перигрин заранее обеспечил ему доступ в колледж; оказалось, что, помимо синяков, гувернер получил две оплеухи, которые на утро обнаружились в виде черных кругов, окаймлявших оба глаза.