Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

Доктор, обеспокоенный сим непристойным феноменом, заботливо осведомился о причине его, а когда Пелит пришел в себя и поклялся, что охотнее проглотит похлебку из горящей серы, чем это адское месиво, им отведанное, врач, оправдываясь, объяснил гостям, что, за исключением обычных ингредиентов, он не подмешивал в суп ничего, кроме нашатыря, вместо селитры древних, каковую ныне нельзя достать, и обратился к маркизу с вопросом, не способствовала ли успеху такая замена. Злополучный petit-mattre [26] Щеголь ( франц. ). , вынужденный проявить крайнюю снисходительность, признал эту замену верхом утонченности и, почитая долгом чести доказать свои чувства на деле, влил себе в горло еще несколько ложек отвратительного снадобья, покуда желудок его не возмутился в такой мере, что он должен был внезапно вскочить и в стремительном бегстве опрокинул свою тарелку на грудь барону. Крайняя нужда не позволила ему остаться и принести извинение за свою неосторожность; итак, он выбежал в другую комнату, где Пикль застал его блюющим и с большою набожностью осеняющим себя крестным знамением; и когда, по его желанию, у двери был поставлен стул, он опустился на него ни жив ни мертв, заклинал своего друга Пикля примирить его с гостями и в особенности оправдать перед бароном, сославшись на жестокий приступ дурноты, приключившийся с ним. Не без основания прибег он к посреднику, ибо, когда наш герой вернулся в столовую, немец вскочил и отдался в руки своего лакея, стиравшего жир с богато расшитого кафтана, тогда как он, вне себя от такой неудачи, топал ногами и по-немецки проклинал злополучный банкет и наглого хозяина, который все время с большою рассудительностью утешал его в несчастье, уверяя, что можно помочь беде скипидаром и горячим утюгом. Перигрин, едва удержавшись, чтобы не расхохотаться ему в лицо, успокоил его негодование, сказав, сколь сильно огорчены этим происшествием все присутствующие и в особенности маркиз; а когда злополучная салякакабия была унесена, ее место заняли два паштета — один из сонь, облитый сиропом из белых маков, которыми доктор заменил поджаренные семена мака, подававшиеся в древности с медом, как десерт, а другой — из свиной ноги, печенной в меду.

Услыхав описание первого из этих блюд, Пелит воздел руки и возвел глаза к небу и с явным отвращением и изумлением изрек:

— Паштет из сонь и сироп из маков! Царь небесный! Какими скотами были эти римляне!

Друг наказал его за это непочтительное замечание суровым взглядом и порекомендовал гостям телятину, которую сам ел с удовольствием, присовокупив такие похвалы, что барон решил последовать его примеру, но потребовал сначала стакан бургундского, по поводу коего врач из внимания к нему высказал пожелание, чтобы это было настоящее фалернское вино. Живописец, видя, что на столе ничего больше нет, к чему бы он рискнул притронуться, примирился с неизбежным и также прибег к телятине, хотя не мог не сознаться, что не согласился бы уступить кусок ростбифа Старой Англии за все деликатесы, появлявшиеся на столе римского императора. Но, несмотря на уговоры и уверения доктора, гости его отказались удостоить вниманием рагу и гуся, и эти блюда были заменены другими, среди коих, сказал он, были различные кушанья, которые у древних именовались politeles, то есть превосходными.

— Вот здесь, посредине, — сообщил он, — дымится желудок свиньи с начинкой из рубленой свинины, мозгов борова, яиц, перца, гвоздики, чеснока, аниса, руты, инбиря, масла, вина и рассола. Справа находятся сосцы и брюхо только что опоросившейся свиньи, зажаренные в сладком вине, масле, муке, любистоке и перце. Слева — фрикасе из улиток, откормленных или, вернее, промытых молоком. В том конце, возле мистера Пелита, — оладьи из тыквы, душицы и масла, а вот две молодые курицы, зажаренные и нафаршированные по способу Апиция.

Живописец, выразивший гримасами свое омерзение к желудку свиньи, каковой он сравнил с волынкой, и к улиткам, которых подвергли промыванию, едва услыхав о жареных курах, тотчас попросил себе крылышко, после чего доктор предложил ему потрудиться и разрезать кур, после чего передал их ему, в то время как мистер Пелит, засунув под подбородок край скатерти, потрясал ножом и вилкой с удивительной ловкостью. Но едва куры были перед ним поставлены, как слезы заструились у него по щекам, и он возопил с явным смущением:

— Клянусь божьими ногтями! Да это ароматы с целой грядки чесноку!

Не желая, однако, огорчать и позорить хозяина, он вонзил свои инструменты в одну из птиц; а когда он вскрыл полость, оттуда вырвались столь невыносимые запахи, что, забыв освободиться от скатерти, он вскочил, восклицая: «Господи Иисусе!» — и произвел на столе опустошение, разрушение и хаос.

Пикль не успел вскочить, как уже был залит сиропом от паштета из сонь, который при этой катастрофе рассыпался на куски. А что касается до итальянского графа, то на него обрушился желудок свиньи, который, лопнув при падении, вывалил свое содержимое ему на ногу и обварил его столь жестоко, что он взвизгнул от боли и скривил рот весьма зловеще и устрашающе.

Барон, занимавший безопасное место за пределами хаоса, отнюдь не был огорчен, увидав, что его приятелей постигла такая же беда, какая приключилась с ним; но доктор был вне себя от стыда и раздражения. Предписав смазать маслом ногу графа, он выразил сожаление по поводу несчастья, каковое напрямик объяснил отсутствием вкуса и благоразумия у живописца, который не почел нужным вернуться и лично принести извинение, и заявил, что не было в птицах ничего, что могло бы оскорбить чувствительный нос, ибо фарш был приготовлен из перца, любистока и assafoetida, а соус из вина и селедочного рассола, которым он воспользовался вместо прославленного garum римлян; сей знаменитый рассол изготовлялся иногда из scombri, рыбы из породы тунца, а иногда из silurus, или алозы; мало того, по его словам, был еще третий вид соуса, называвшийся garum hoemation [27] Кровяной соус ( греч. ). , сделанный из жабр, кишок и крови ihynnus.

Врач, убедившись в невозможности восстановить порядок за столом и снова подать кушанья, пострадавшие при падении, приказал убрать все, постелить чистую скатерть и принести десерт.

Тем временем он сокрушался о том, что не может угостить их alieus, то есть рыбными блюдами древних, например jus diabaton, морским угрем, каковой, по мнению Галена, трудно переваривается; cornuta, или триглой, описанной в «Натуральной истории» Плинием, который говорит, что у многих из них рога имеют в длину полтора фута; краснорыбицей и миногой, кои чрезвычайно высоко ценились в древности, и Юлий Цезарь достал шесть тысяч миног для одного торжественного ужина. Он заметил, что способ их приготовления был описан Горацием в повествовании о пиршестве, на которое Меценат был приглашен эпикурейцем Назидиеном: «Affertur squillos inter murena natantes…» и т. д., и сообщил, что ели их обычно с thus Syriacum, — болеутоляющим и вяжущим семенем, которое уменьшало слабительное действие рыбы. Наконец, сей ученый врач дал им понять, что хотя в пору величайшей утонченности римского вкуса это блюдо почиталось изысканным, однако по своей стоимости оно несравнимо с иными лакомствами, бывшими в моде при сем нелепом сластолюбце Гелиогабале, который приказал приготовить кушанье из мозгов шестисот страусов.