Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

Меж тем появился десерт, и гости немало порадовались при виде маслин в соленой воде. Но особенно гордился хозяин пира неким желе, которое, по его словам, следовало предпочесть hypotrimma Гезихия — смеси из уксуса, рассола и меда, сваренных до надлежащей консистенции, — и засахаренной assafoetida, которая, как сказал он, являлась, вопреки Омельбергиусу и Листеру, не чем иным, как laser Syriacum, столь драгоценным, что древние продавали его на вес серебра. Джентльмены нисколько не оспаривали его замечаний о превосходном качестве желе, но удовольствовались маслинами, оказавшимися столь приятной закуской к вину, что они склонны были примириться с перенесенными бедствиями, а Пикль, не желая терять ни единого развлечения, каким можно было насладиться в их обществе, пошел разыскивать живописца, который каялся в другой комнате и не сдавался на уговоры вернуться в пиршественный зал, покуда Пикль не взялся вымолить ему прощение у тех, кого он оскорбил. Посулив ему отпущение грехов, наш молодой джентльмен ввел его, как преступника, отвешивающего поклоны всем присутствующим с видом смиренным и сокрушенным и в особенности заискивающего перед графом, коего он клятвенно уверял по-английски, призывая в свидетели бога, спасителя своего, что отнюдь не имел намерения обидеть ни мужчину, ни женщину, ни ребенка, но поневоле поспешил уйти, ибо рисковал нанести оскорбление почтенным гостям, уступив в их присутствии велениям природы.

Когда Пикль перевел это извинение итальянцу, Пелит был весьма любезно прощен и даже вновь обрел благосклонность своего друга доктора благодаря заступничеству нашего героя; итак, все гости забыли о своей досаде и столь ревностно воздали должное бутылке, что вскоре шампанское оказало весьма заметное действие на поведение всех присутствующих.

Живописец, по просьбе Пикля, злоумышлявшего против ушей графа, угостил общество песней о «Пьянчуге сквайре Джонсе», которая доставила чрезвычайное удовольствие барону, но оскорбила деликатный слух итальянца в такой мере, что лицо его выразило изумление и тревогу; и вследствие его неожиданных и не раз повторявшихся путешествий к двери, обнаружилось, что он попал в такое же неприятное положение, как и те, кто, по замечанию Шекспира, от волнения не могут воздержаться от мочеиспускания, когда над ухом завывает волынка.

Посему, как только мистер Пелит справился со своей задачей, граф, с целью восстановить добрую славу музыки, потерпевшую урон благодаря варварскому вкусу, почтил друзей излюбленными ариями своей родины, которые исполнил с превеликим изяществом и чувством, хотя они оказались бессильны привлечь внимание немца, который крепко заснул на своем ложе и захрапел так громко, что прервал и совершенно заглушил сие восхитительное пение; в результате они поневоле прибегли снова к бутылке, которая произвела столь оживляющее действие на мозг врача, что он спел несколько од Анакреона на мотив, им самим сочиненный, и повел речь о музыке и речитативе древних с большою эрудицией, в то время как мистер Пелит, найдя способ ознакомить итальянца с характером своей профессии, разглагольствовал о живописи с удивительным красноречием на языке, которого, к счастью для его чести, иностранец не понимал.

Наконец, доктор почувствовал такую тошноту, что попросил Перигрина проводить его в спальню, а барон, которого разбудили, удалился вместе с графом.

Перигрин, развеселившись от выпитого вина, предложил Пелиту отправиться в маскарад, который, как он припоминал, был назначен на этот вечер. У живописца не было недостатка в любопытстве и желании сопутствовать Пиклю, но он высказал опасение потерять его на балу, что было бы весьма неприятно, так как он совсем не знал ни языка, ни города. Дабы устранить это возражение, хозяйка квартиры, участвовавшая в их разговоре, посоветовала ему появиться в женском платье, которое заставит его спутника заботиться о нем с сугубым вниманием, поскольку правила приличия не позволят ему отлучаться от своей дамы; вдобавок предполагаемые между ними отношения воспрепятствуют веселым особам затрагивать и соблазнять своими чарами человека, сопровождающего леди.

Наш молодой джентльмен, предчувствуя потеху при осуществлении сего проекта, поддержал предложение с такой настойчивостью и ловкостью, что живописец согласился, чтобы его одели в платье, принадлежащее хозяйке, которая достала ему также маску и домино, а Пикль раздобыл себе испанский костюм. В таких нарядах, которые они надели часов в одиннадцать, подъехали они в фиакре, сопутствуемые Пайпсом, к бальному залу, куда Пикль ввел сию мнимую даму к изумлению всех присутствующих, которые никогда не видывали такого неуклюжего создания в образе женщины.

После того как они обозрели все интересные маски и живописец угостился стаканом вина, его зловредный спутник улизнул от него и вернулся в другой маске и домино, надетом поверх костюма, чтобы насладиться замешательством Пелита и, находясь поблизости, защитить его от возможных оскорблений.

Бедный живописец, потеряв своего проводника, чуть не помешался от волнения и бродил в поисках его по комнате, делая такие гигантские шаги и странные жесты, что за ним следовала толпа, глазевшая на него, как на чудо. Эта свита усилила его растерянность до такой степени, что он невольно произнес вслух монолог, в котором проклинал свою судьбу, заставившую его положиться на обещание такого проказника, и клялся, что если только удастся ему выпутаться на сей раз из беды, он не доведет себя до подобного praemunire, хотя бы ему посулили все французское королевство.

Различные petit-maitres, догадавшись, что маска была иностранкой, которая, по всей вероятности, не умела говорить по-французски, подходили к ней по очереди, дабы покрасоваться своим остроумием и догадливостью, и поддразнивали лукавыми вопросами, на кои она не давала никакого ответа, кроме: «Ne parly Francy [28] Искаженное «Не говорю по-французски» ( франц. ). . Будь проклята ваша болтовня! Не можете, что ли, оставить меня в покое?» Среди масок находилась одна знатная особа, которая начала позволять себе вольности с предполагаемой леди и попыталась засунуть ей руку за корсаж. Но живописец был слишком скромен, чтобы примириться с таким непристойным поведением, и когда кавалер возобновил свою попытку с еще большей неделикатностью, он закатил ему такую пощечину, что у того искры посыпались из глаз и возникло сомнение, женщина ли это; затем француз поклялся, что это либо мужчина, либо гермафродит, и, защищая свою честь, настаивал на расследовании с таким злобным упорством, что мнимой деве грозила неминуемая опасность не только быть разоблаченной, но и подвергнуться суровому наказанию за вольное обращение со щекой принца; тогда Перигрин, который видел и слышал все происходившее, нашел своевременным вмешаться и, стало быть, предъявить свои права на оскорбленную леди, пришедшую в восторг при этом доказательстве его покровительства.