Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 2

Амелія видѣла хорошо послѣднюю часть букетной сцены. Было въ порядкѣ вещей, если Джорджъ, по просьбѣ мистриссъ Кроли, отправился за ея шарфомъ и цвѣтами — это онъ дѣлалъ тысячу разъ впродолженіе послѣдимхъ двухъ недѣль; но теперь услужливость его рѣшительно выступила изъ границъ, и Амелія не выдержала.

— Вилльямъ… Вилльямъ, сказала она, вдругъ ухватившись за руку Доббина, который стоялъ подлѣ — вы всегда… вы всегда были такъ добры ко мнѣ и… и… у меня болитъ голова. Я не здорова. Отведите меня домой.

Встревоженная и отуманенная происшествіями этоro вечера, она не знала и не помнила, что назвала его по-дружески, просто Вилльямомъ, какъ это обыкновенно дѣлалъ Джорджъ.

Мистеръ Доббинъ взялъ ее подъ руку и поспѣшно вышелъ изъ залы. Ея квартира была недалеко. Вилльямъ и Амелія не безъ труда протѣснились черезъ уличную толпу, которая тутъ, подлѣ иллюминованнаго дома, волновалась и шумѣла чуть-ли еще не больше, чѣмъ веселые гости на балѣ.

Джорджъ, по обыкновенію, сердился всякій разъ, когда, по возвращеніи домой изъ гостей, находилъ, что жена его не спитъ. Поэтому мистриссъ Эмми, дойдя до своей квартиры, раздѣлась на скорую руку и легла. Но нечего и говорить, что сонъ бѣжалъ отъ ея глазъ. Крикъ, толкотня и топотъ лошадей передъ окнами спальни мистриссъ Осборнъ не умолкали ни на одну минуту; но Амелія не слыхала этого шума. Были другія обстоятельства, поважнѣе уличной суматохи, которыя не давали ей уснуть.

Осборнъ между-тѣмъ, совершенно опьяненный отъ восторженныхъ впечатіѣній, побѣжалъ къ карточному столу и принялся играть очертя голову. На этотъ разъ онъ выигрывалъ безпрестанно.

— О-го! вотъ какъ везетъ мнѣ въ этотъ вечеръ! говорилъ мистеръ Осборнъ, продолжая закладывать огромныя суммы, — есть отчего потерять голову.

И дѣйствительно, голова его была потеряна. Сосчитавъ свой выигрышъ, и положивъ въ карманъ, онъ бросился въ буфетъ и выпилъ сряду нѣсколько стакановъ вина.

Здѣсь-то, когда онъ кричалъ на окружающую толпу, и смѣялся, и кривлялся какъ съумасшедшій, нашелъ его мистеръ Вилльямъ Доббинъ, искавшій его сначала у карточныхъ столовъ. Доббинъ былъ угрюмъ, мраченъ и суровъ, представляя, во всѣхъ отношеніяхъ, разительную противоположность съ своимъ товарищемъ, безпечнымъ и необузданно-веселымъ.

— Ты ли это, другъ? Давай пьянствовать, старичина. Чудесное вино! Эй, человѣкъ! Пару стакановъ мадеры!

И онъ протянулъ дрожащую руку, чтобы принять свой стаканъ.

— Джорджъ, остановись! сказалъ мистеръ Доббинъ весьна серьёзнымъ тономъ. Не пей!

— А почему, старый др-р-ругъ? Все трынъ-трава, кромѣ хорошаго вина. Увидишь самъ, если выпьешь. Чокнемся и царапнемъ вмѣстѣ. Ну, Доббъ!

Доббинъ подошелъ къ нему ближе и шепнулъ что-то на ухо. Джорджъ отпрянулъ назадъ, закричалъ «ура», бросилъ порожній стаканъ со всего размаха и поспѣшно вышелъ изъ буфета, опираясь на плечо своего друга.

— Непріятель перешелъ Самбръ, сказалъ мистеръ Доббинъ, — и нашъ лѣвый флангъ уже въ дѣлѣ. Ступай покамѣстъ домой. Черезъ три часа мы выступаемъ.

Быстро пошелъ Джорджъ въ свою квартиру, и еще быстрѣе зароились мысли въ его головѣ, пробужденной къ дѣятельности роковою вѣстью о встрѣчѣ съ непріятелемъ, котораго, впрочемъ, и безъ того ожидали съ часу на часъ, давнымъ-давно. Кчему онъ волочился, и что теперь значила вся эта интрига? Тысячи разнородныхъ предметовъ, одинъ за другимъ, мелькали въ его разгоряченномъ мозгу. Кчему онъ жилъ до сихъ поръ, и какая судьба ожидала его впереди? Вотъ у него жена, молодая и прекрасная, младенецъ, можетъ-быть, котораго не суждено ему увидѣть никогда, никогда!.. О, какъ-бы онъ желалъ воротить назадъ гибельныя событія этой несчастной ночи! Какъ бы хотѣлъ онъ съ чистою совѣстью сказать послѣднсе прости этому нѣжному и невинному созданію, которому онъ такъ дурно отплатилъ за его безпредѣльную любовъ!

Его мысли сосредоточились, наконецъ, исключительно надъ его супружескою жизнью. Въ эти три недѣли онъ страшно проматывалъ свое материнское наслѣдство. Какъ онъ былъ вѣтренъ, безуменъ и безпеченъ! Случись теперь роковое несчастіе — что можетъ онъ оставить своей бѣдной Эмми? О, какъ онъ былъ теперь недостоинъ въ ея глазахъ!.. Да и зачѣмъ онъ женился на ней? Онъ неспособенъ къ супружеской жизни. Зачѣмъ онъ не послушалъ своего отца, который всегда былъ къ нему, болѣе или менѣе, великодушенъ? Надежда, угрызенін, честолюбіе, нѣжность и своекорыстные расчеты поперемѣнго наполняли его сердце.

Джорджъ Осборнъ сѣлъ за столъ и написалъ письмо къ своему отцу. Уже свѣтало, и заря прокрадывалась черезъ опущенныя сторы, когда онъ положилъ перо. Онъ запечаталъ конвертъ и набожно поцаловалъ сдѣланную надпись. Ему пришли въ голову тысячи трогательныхъ и нѣжныхъ сценъ, происходившихъ нѣкогда между нимъ и отцомъ, и онъ съ огорченіемъ припомнилъ свой послѣдній разрывъ съ мистеромъ Осборномъ-старшимъ.

Кончивъ письмо, Джорджъ заглянулъ и вошелъ въ спальню своей жены. Амелія лежала спокойно, съ закрытыми глазами, и онъ былъ радъ, что она спитъ. По возвращеніи съ бала домой, онъ увидѣлъ, что его деньщикъ уже дѣлаетъ приготовленія къ отъѣзду: деньщикъ понялъ сдѣланный ему сигналъ — быть какъ можно осторожнѣе, и продолжалъ всѣ эти приготовленія съ таинственною важностью, быстро, тихо и безмолвно.

— Что жь теперь? думалъ мистеръ Джорджъ, разбудить ли Амелію, или ограничиться запиской къ ея брату, который поутру извѣститъ ее о моемъ отъѣздѣ.

Задавъ себѣ этотъ вопросъ, онъ пріотворилъ дверь спальни, взглянулъ на жену, и потомъ, воротившись въ свой кабинетъ, написалъ письмо. Но теперь онъ опять былъ въ спальнѣ.

Амелія не спала, когда онъ первый разъ вошелъ въ ея комнату, но она смежила свои глаза изъ опасенія, чтобы мужъ не разсердился. Но когда онъ воротился въ другой разъ, ея робкое сердце успокоилось мало-по-малу, и она осмѣлилась поворотиться къ нему лицомъ, притворяясь на всякой случай, что дѣлаетъ это во снѣ. Джорджъ на цыпочкахъ подошелъ къ постели, и, притаивъ дыханье, началъ пристально наблюдать ея кроткое, нѣжное и блѣдное лицо, при слабомъ мерцаніи ночной лампы. Ея темныя, густыя рѣсницы сомкнулись, и одна рука, бѣлая и нѣжная, выставилась изъ-подъ одѣяла.

Великій Боже! Какъ она была невинна, чиста, плѣнительна, нѣжна, благородна, и какою безпріютною казалась она въ этомъ мірѣ! А онъ? Праведное небо! Онъ былъ неблагодаренъ, низокъ, пустъ и глупъ!

Пораженный стыдомъ и угрызеніями совѣсти, Джорджъ Осборнъ стоялъ у изголовья постели и смотрѣлъ на спящую жену. Ему ли, зачерствѣлому эгоисту, молиться объ этомъ невинномъ созданіи? Онъ не смѣлъ и думать о молитвѣ; однакожь, уста его невольно шевелились и, казалось, онъ произносилъ: «Благослови ее Богъ! Благослови ее Богъ!» Онъ подвинулся еще ближе и молча склонился надъ ея блѣднымъ лицомъ.