Эрнест Хемингуэй - Зеленые холмы Африки

Грузовики должны были привезти Карла, который охотился на куду отдельно от нас. Его там, кажется, одолела хандра, или отчаяние, или то и другое вместе, и надо было его выручать; на следующий день ему предстояло отправиться в Рифт-Велли, чтобы добыть мяса и поохотиться на сернобыка. А если бы мы выследили хорошего носорога, то сразу дали бы ему знать. В пути решено было стрелять только при встрече с носорогами, чтобы не распугать их заранее. А между тем наши мясные запасы подходили к концу. Носороги, видимо, очень пугливы, а я еще в Вайоминге убедился, что все пугливые звери покидают удобные для охоты места – небольшую долину или гряду холмов – после первых же выстрелов. Старик посоветовался с Друпи, мы разработали план действий и отправили Дэна на грузовиках вербовать носильщиков.

К вечеру грузовики привезли Карла, все его снаряжение и сорок мбулусов, красивых туземцев, во главе со спесивым вождем – единственным обладателем пары коротких штанов. Карл осунулся, побледнел, в глазах появилось усталое выражение, почти отчаяние. Он провел на охоте восемь дней, упорно выслеживая антилоп в холмах, лишенный возможности перекинуться с кем-либо хоть словом по-английски, и за все время видел только двух самок куду да спугнул одного самца, не успев подойти к нему на выстрел. Проводники уверяли, что видели и второго самца, но Карл решил, что это конгони, или вообразил, будто они сказали ему, что это конгони, и не выстрелил. Он был очень раздражен, сердился на своих помощников, – словом, охота была неудачна.

– Я не видел у него рогов. Не верю, что это был самец, – твердил Карл. Охота на куду была теперь его больным местом, и мы поспешили переменить тему.

– Там, в долине, он убьет сернобыка и успокоится, – решил Старик. – Неудача расстроила ему нервы.

Карл одобрил план, по которому мы должны были перейти на новое место, а он – отправиться на добычу мяса.

– Будь по-вашему, – сказал он. – Я на все согласен.

– Он постреляет немного и воспрянет духом, – промолвил Старик.

– Мы убьем носорога. А потом – вы. Тот, кто убьет первого, может отправиться на равнину за сернобыком. А быть может, сернобык попадется вам завтра же, когда пойдете добывать мясо.

– Будь по-вашему, – повторил Карл. Он с горечью думал о тех восьми днях, когда карабкался по холмам под палящим солнцем, выходил на охоту чуть свет, возвращался вечером, преследовал зверей, чье суахильское название ему никак не удавалось запомнить, пользовался услугами следопытов, которым не доверял, обедал в одиночестве, не имея с кем слова сказать, тосковал о жене, от которой его отделяло девять тысяч миль и три месяца разлуки, и думал, думал без конца: как там его собака и как там на службе, и будь они все неладны, эти звери, куда они попрятались, и неужели он промахнулся, когда стрелял, нет, не может этого быть, в ответственный момент невозможно промахнуться, просто невозможно, в это он свято верил… ну, а вдруг он от волнения все-таки промахнулся? И писем все нет и нет… Но проводник ведь сказал тогда, что это конгони, ну конечно, все они так сказали, он точно помнит. Однако в разговоре с нами Карл ни словом не обмолвился насчет этого, а сказал только: «Будь по-вашему», – довольно безнадежным тоном.

– Эй, дружище, не унывайте!

– Я и не унываю. С чего вы это взяли?

– Выпейте виски.

– Не хочу виски. Хочу антилопу.

Позже Старик заметил:

– А я-то думал, что он вполне справится сам, если никто не будет подгонять и тормошить его. Ну, да все наладится. Он молодчина.

– Нужно, чтобы кто-нибудь точно указывал ему, что делать, но не раздражал его, – сказал я. – Для него самое мучительное – стрелять на глазах у других. Он человек скромный, не то что я.

– Он уложил леопарда прекрасным выстрелом, – заметил Старик.

– Двумя, – поправил я. – И второй был не хуже первого. Черт возьми, он отличный стрелок. Любому из нас даст сто очков вперед. Но он нервничает, а я все время подгоняю его и только еще больше расстраиваю.

– Да, иногда вы слишком к нему суровы, – заметил Старик.

– Но ведь он же меня знает. И знает, как я к нему отношусь. Он не обижается.

– И все же, по-моему, из него выйдет толк, – сказал Старик. – Главное – надеяться на себя. Ведь глаз у него верный.

– Еще бы, он убил лучшего буйвола, лучшего водяного козла и лучшего льва, – отозвался я. – Ему грех жаловаться.

– Лучшего льва убила Мемсаиб. Тут не может быть двух мнений.

– Рад это слышать. Но и Карл убил великолепного льва и крупного леопарда. Вся его добыча – первый сорт. Впереди еще масса времени. Ему нечего огорчаться. Чего же он ходит как в воду опущенный?

– Давайте выйдем завтра спозаранку, чтобы добраться до места, прежде чем станет слишком жарко для маленькой Мемсаиб.

– Она бодрее всех нас.

– Она прелесть. Ходит за нами, как маленький терьер.

Днем мы с холмов долго обозревали местность в бинокль, но не увидели ничего интересного. После ужина все сидели в палатке. Мама была возмущена, что ее сравнили с терьером. Если уж походить на собаку, – что ей вовсе не улыбалось, – она предпочла бы поджарую, длинноногую овчарку, породистую и красивую. Мужество Мамы было так естественно, в нем было столько непосредственности, что она даже не думала об опасности; кроме того, от опасностей нас оберегал Старик, а к нему она питала безграничное доверие и откровенно обожала его. Старик был для нее идеалом мужчины, – храбрый, великодушный, умный и не лишенный чувства юмора, чуткий и терпимый, он никогда не выходил из себя, не хвастал, не жаловался – разве что в шутку, – любил выпить, как и положено настоящему мужчине, и, по ее мнению, был очень красив.

– Как по-твоему, Старик красивый?

– Нет, – ответил я. – Друпи, вот кто красавец.

– Друпи прелесть. Но неужели ты действительно считаешь, что Старик некрасив?

– Ей-богу. По-моему, он не хуже всякого другого, но будь я проклят, если он красив.

– А по-моему, он прекрасен. Но ты ведь знаешь, какие чувства я к нему испытываю, правда?

– Конечно. Я и сам люблю этого бродягу.

– И все же, по-твоему, он некрасив?

– Нет.

Я помолчал.

– А тебе кто нравится?

– Бельмонте и Старик. И ты.

– Ты слишком уж пристрастна, – сказал я. – Ну, а из женщин?

– Гарбо.

– Теперь уж ее красавицей не назовешь. Другое дело – Джози. И Марго.

– Да, конечно. Я знаю, что я некрасива.

– Ты чудесная.

– Поговорим лучше о мистере Дж. Ф. Мне не нравится, когда ты называешь его Стариком. Это неуважительно.

– Мы с ним без церемоний.

– Да, но я-то его очень уважаю. Он замечательный человек, правда?

– Конечно, и ему не приходится читать книжонки мерзкой бабы, которой ты помог напечататься, а она в благодарность тебя же сопляком обзывает.