Джордж Дюморье - Трильби

В этой комнате я провела целую неделю, никуда не выходила и никого не видела. Я почти все время спала. У меня была сильная простуда.

Свенгали дал два концерта и заработал много денег. Мы с ним уехали в Германию, никому ничего не сказав.

— И он женился на вас?

— Конечно, нет. Он не мог, бедняга! У него была жена и трое ребят. Он утверждал, что это не его дети. Они живут в Эльберфельде, в Пруссии; там у его жены маленькая кондитерская. Он вел себя очень плохо по отношению к ним. Но не из-за меня! Он давно их бросил; все же он посылал им деньги, когда они у него заводились, — я заставляла его, мне было так ее жаль! Он часто рассказывал мне о жене — как она разговаривает и что делает, и показывал, как она одновременно молится и ест, держа в левой руке соленый огурец, а в правой рюмку с водкой — чтобы не терять времени. Я прямо покатывалась со смеху! Он ведь был таким балагуром, бедный Свенгали, любил пошутить! А потом к нам присоединились Джеко и Марта.

— Кто такая Марта?

— Его тетя. Она стряпала для нас и хозяйничала. Она сейчас сюда придет, я получила от нее записку из гостиницы. Как она его любила! Бедная Марта! Бедный Джеко! Что с ними станется без Свенгали?

— А на какие средства жил Свенгали?

— О! он играл в концертах, по-моему, что-то в этом роде.

— Вы когда-нибудь его слышали?

— Да, Марта иногда водила меня слушать его, в самом начале, когда мы стали жить вместе. Ему всегда очень аплодировали. Он великолепно играл на рояле. Все такого мнения.

— Он никогда не пытался учить вас петь?

— Что вы! Как можно! Он так смеялся, когда я пробовала петь, и Марта с Джеко тоже! Они умирали со смеху! Обычно я пела «Бен Болта». Они заставляли меня, чтобы позабавиться, а потом от души хохотали. Но я никогда не обижалась на них. Вы же сами знаете, меня никто пению не обучал!

— А не было ли у него какой-нибудь другой знакомой — другой женщины?

— Насколько я знаю, нет! Он всегда мне твердил, что и смотреть не может на других женщин, так он сильно привязан ко мне! Бедный Свенгали! (Слезы снова навернулись ей на глаза.) Он всегда был добр ко мне! Но я не могла его любить, как ему хотелось, — не могла! Даже мысль об этом была мне нестерпима! Я ведь когда-то ненавидела его, в Париже, в мастерской, разве вы не помните?

Он почти никогда не оставлял меня одну; в его отсутствие за мной приглядывала Марта — я всегда была слабой и больной; иногда я уставала до такой степени, что не могла двух шагов по комнате сделать. А все из-за моего трехдневного путешествия из Вибрэя в Париж. Я так и не оправилась после этого.

Я делала для Свенгали все, что было в моих силах, как дочь, коли я не могла быть ничем иным: штопала и чинила ему белье, ухаживала за ним, готовила для него вкусные французские блюда. Мне кажется, одно время он очень нуждался. Мы вечно кочевали с места на место. Но всегда и везде лучшее приберегалось для меня. Он настаивал на этом даже в ущерб самому себе.

Когда я отказывалась от еды, он выглядел таким несчастным, что мне приходилось заставлять себя есть.

Как только мне нездоровилось или что-нибудь у меня болело, он говорил: «Засни, моя голубка!» — и я тут же засыпала на несколько часов, а проснувшись, чувствовала себя невероятно утомленной! Он всегда был подле меня, на коленях, такой добрый, встревоженный!

И Марта с Джеко! Иногда приходилось вызывать врача, и я долго не могла подняться с постели.

Джеко завтракал и обедал с нами — вы не можете себе представить, что за человек этот бедный, милый Джеко, — сущий ангел! Но как ужасно, что он ударил Свенгали! Почему он это сделал? Свенгали обучил его всему, что он знает!

— И вы не были знакомы ни с какой другой женщиной?

— Нет, я помню, что с нами всегда была только Марта, и больше ни души!

— А то чудесное платье, в котором вы были прошлый вечер?

— Оно не мое. Оно лежит на постели в комнате наверху, и меховая шуба тоже. Они принадлежат Марте. У нее много таких красивых платьев — из атласа, бархата, парчи — и масса драгоценностей. Марта торгует ими и зарабатывает кучу денег.

Я часто примеряла ее вещи; они хорошо сидели на мне, ведь я высокая и худая. А бедный Свенгали, бывало, становился передо мной на колени и плакал; целовал мне руки и ноги, называл своей богиней и королевой, осыпал разными ласкательными именами, но я это ненавидела. Марта тоже, бывало, плакала. А потом он говорил: «А теперь усни, моя голубка!»

А когда я просыпалась, то усталость моя была настолько велика, что я засыпала снова. Но уже по своей собственной воле.

Он был очень терпелив со мной! Господи боже! Ведь я всегда была несчастной, беспомощной, бесполезной — камнем у него на шее!

Однажды, сонная, я, оказывается, отправилась гулять и проснулась на рыночной площади в Праге — вокруг собралась целая толпа, а бедный Свенгали с окровавленным лбом лежал без сознания на земле. Его сшибла лошадь, запряженная в повозку, так он сказал мне. Подле него лежала гитара. По-моему, они с Джеко где-то выступали, потому что в руках у Джеко была скрипка. Если бы его в тот день с нами не было, я уж и не знаю, что бы мы делали. Вы представить себе не можете, что за странные люди собрались вокруг нас — масса народу! Можно было подумать, что они никогда прежде не видели англичанку. Они почему-то так шумели и дарили мне разные вещи… некоторые падали на колени, целовали мне руки и край платья…

Он с неделю болел после этого, лежал в постели, а я ухаживала за ним, и он был мне так благодарен! Бедный Свенгали! Бог видит, как я ему благодарна за многое! Расскажите мне, как он умер? Надеюсь, он не очень страдал?

Друзья сказали ей, что он скончался скоропостижно, от разрыва сердца.

— Ах! Я предчувствовала, что это случится; у него больное сердце, он слишком много курил. Марта всегда очень за него беспокоилась.

Тут вошла Марта — полная, пожилая женщина с довольно грубыми, неодухотворенными чертами лица. По-видимому, она была потрясена смертью Свенгали и совершенно убита горем.

Трильби притянула ее к себе, обняла и расцеловала, сняла с нее капор и шаль, усадила в большое кресло и подставила под ноги скамеечку.

Марта говорила по-польски и немного по-немецки. Трильби тоже знала несколько немецких слов. С помощью их, а также пользуясь жестами, но главным образом благодаря длительному и близкому общению они прекрасно понимали друг друга. Марта, по-видимому, была хорошей, доброй женщиной, сердечно привязанной к Трильби, но она смертельно боялась трех англичан.

Для обеих женщин и сиделки принесли завтрак, и друзья покинули их, обещав зайти в течение дня.

Они были чрезвычайно озадачены; Лэрд склонялся к мысли, что где-то существует другая мадам Свенгали, настоящая, а Трильби просто подставное лицо — она невольная обманщица и, сама того не понимая, вводит в заблуждение других и заблуждается сама.